– Толковой была! – укоризненно заметил Морозов. – Чего хулиганить-то потянуло?

Рая вздохнула и опустила глаза.

– Сигаретки нет?

– Не курю.

– Простите, - прошептала Рая.

– Принести сигарет? – вдруг непроизвольно вырвалось у Морозов.

– Нет, нет! – замахала руками Рая. – Бросила я. С таким трудом бросала, а теперь по новой? Нет уж. Да и дорого курить-то сейчас, денег не напасёшься.

Она немного оттаяла, и ей явно захотелось поговорить. Морозов отметил, что, если сначала Рая волком смотрела на него, то теперь у неё чесался язык, хотелось рассказать о себе, поделиться какими-то своими мыслями. И он отметил, что в живой жизни у Раи нет слушателя; от неё веяло каким-то космическим одиночеством и пустой.

– Я не из «золотой молодёжи», - с некоторым гонором бросила Рая.

– Я тоже, - откликнулся Морозов.

– Учёный ты, - упрямо буркнула Рая. – И отец у тебя непростой. Это видно. Уж в людях-то я разбираюсь! Сахарным парнишкой в детстве был, мальчиком-колокольчиком, а я? Отец мой Замятин Станислав - рецидивист! Неужто, не знаете?

– Знаем.

– Чего тогда голову мне морочите?

– Так вы сами по другой дороге пошли сперва. Учиться начали, работать.

Рая усмехнулась.

– Ну, да. А потом идём с подружками – они тоже из одного со мной училища – и нам рвань эта навстречу чешет.

Рая глубоко задышала, сдерживая таким образом свой накопившийся гнев.

– Идёт, задирает, и что? Бить теперь? – пожал плечами Морозов.
– Мимо пройти никак? Бомж, да. Так какой с него спрос?

– А-а-а! – глаза Раи зло сузились. – Тебе всё легко далось, в школе, небось, отличником был? А меня в школе… По всякому. И при каждом удобном случае: «Знаете, из какой она семьи? Что с неё взять?» Чуть что – папашей тыкали.

Тут Рая вскинулась, и из глаз у неё потекли слёзы.

– Я ж отказалась от него! Как я могла? Как я могла? Какой бы то ни был, а родная кровь. Отец! «Чти отца и мать свою». Так закон гласит? Всё терпеть надо. А я?

Морозов опять напрягся, чувствуя, что его пытаются обвести вокруг пальца. Но он молчал, давая Рае выговориться.

– Как-то после очередной ходки папка Стаська вернулся, идёт пьяный, весь в наколках, и мне: «Рай, поди сюда». А я с ребятами стояла, стыдно мне стало, что такой шмырь мне знаки внимания оказывает. Говорю ему: «Иди лесом!» Он мне как… Надавал, короче. А я в милицию заявление: «Посадить козла Станислава. Не отец он мне».

Рая закрыла руками лицо и зарыдала.

– Мать смертным боем бил, деньги из дома таскал. Добрым словом и не вспомнишь такого. А всё равно нельзя отказываться ни при каких обстоятельствах! Гадина я, гадина. Папка Стаська прочитал моё сочинение, уехал потом куда-то и сгинул. Вот найти его хочу. Или хотя бы могилку его найти! Прощения у него прошу каждый день: «Прости, папка Стаська, свою глупую дочь Райку».

Она вытерла рукавом глаза и посмотрела в упор на Морозова.

– И случилось через несколько лет со мной такое… Сама на нарах оказалась, и теперь от меня все шарахаются, как узнают где была и за что попала.

Морозов молчал. А Рая, чуть успокоившись, продолжила.

– Бомж этот стал кричать, что сисек у меня нет, ноги кривые! И что замуж не возьмут! И меня, и подружек матом обложил. Нужны мы, типа, только слепым, которые не видят наши скабрезные рожи.

Рая замолчала, а Морозов никак не реагировал на её слова.

– Мне дома тоже говорили: «Век не видеть бы твою скабрезную рожу». Сколько можно? Тогда я усталая была. После операции одна операционную убирала. Все умотали по домам, у всех дети. Ну, я, дай, думаю, подсоблю. Перетерплю. А вечером – к подружкам. Погулять хотелось. А этот выполз и давай нас всяко поливать. Я первая врезала ему. Он в долгу не остался. А потом одна ногой ему, другая ногой ему. А я уже и остановиться не могла. За волосы – и об асфальт, пока он не затих. Козёл!

– Не простили до сих пор?

– Нет, - просто сказала Рая. – Надо прощать, знаю. И виновата сама, тоже знаю.

Морозов растянулся в неприятной язвительной улыбке, показывая тем самым, что не надо его держать за дурака.

– Вы человека убили! – чуть не крикнул он.

– Убила! – крикнула Рая. – И отсидела за это двенадцать лет! Мне уже тридцать шесть. Ни кола, ни двора, ни семьи. Но получила, что заслужила.

Морозов продолжал молчать, и Рая пустилась во все тяжкие.

– Когда меня посадили, мать чуть с ума не сошла. Не хотела мне такой судьбы. Часто ездила, передачки привозила. Последнее отдавала, что я не понимала, что ли? И меня дождалась, а потом…

Рая замолчала и уставилась глазами в пол.

– Почему вы скрываете от всех, что матери уже нет? – тихо спросил Морозов.

Рая вскинулась на него, и губы её затряслись.

– Потому что хочу думать по-другому. Представить, что приеду, она меня встретит. Да даже если бы было по-другому, не поехала я бы к ней в деревню. Пенсию её прожирать? Не будет этого. На зону вшей кормить – так на зону.

Морозов понял, что отношения, типа, у него с подозреваемой наладились, какое-никакое, а взаимопонимание уже есть, и стал направлять разговор в нужное ему русло. Он был опытный опер, ему и не такое слышать приходилось, и сейчас, сидя в СВЗ, он особо не поддавался эмоциям, которые обрушила на него Рая.