Пожимаю плечами. Каждый, кто приходит на тропку, знает, что путь короток в основном. Привязанностей у меня нет. Непозволительная роскошь для того, у кого купола жгут кожу спины.

Никаких слабостей. Приближенных пара-тройка человек, и то это не помешает мне спустить курок, если они станут врагами.

— И так бывает.

Под ногами шуршит гравий, фонари освещают стриженый газон. Прищуриваюсь, останавливаюсь.

Ротвейлеры чуют хозяина, начинают лаять и биться о прутья. Со стороны может и выглядит кровожадно, дико, похоже на то, что псы желают разорвать, но на самом деле я знаю, что они проявляют радость.

Вот такая вот вывернутая наизнанку реакция. Открываю клетки. Выпускаю тех, кто предан безоговорочно.

Их старшие братья погибали, подставляя себя под пули и спасая мне жизнь. Всякое бывало. У меня псы как оружие. Верные.

— Ну, привет, Чернявый, — провожу пальцами между ушей псины. Прихватывает мои пальцы острыми, как скальпель, клыками, царапая и слюнявя.

Рядом прыгают его братья, ждут свою порцию ласки.

Тело напрягается, засекая угрозу, разворачиваюсь.

Ловлю бешеный взгляд истинного Палача и слышу голос, хриплый, низкий, насыщенный угрозой:

— Девка. Аврора. Ее убрать нужно.

— Не понял.

— Все ты понял, Иван.

— Монгол, я не терплю заходов со спины.

Улыбается, но глаза экранируют холодом.

— Так я по прямой. Убирай ее на хрен из дома. Пока не поздно.

Резко вскидываю глаза. Одно упоминание Авроры и что-то внутри щелкает предупредительным выстрелом.

— Я не пойму, Монгол, и давно тебя интересует, кого я пользую? Что происходит, мать твою?!

— Пока ничего. Но скоро завоняет сильно. Сместить хотят тебя с трона.

Ухмыляюсь.

— Тебе ли не знать, сколько попыток уже было, да и сколько еще будет. Не впервой.

Глаза сужает и смотрит исподлобья.

— Ты позволяешь шакалам поднять головы и скалиться. Из-за чего?

Чешу псину, короткая шерстка колет пальцы, а сам рассматриваю кореша. Короткостриженый широкоплечий мужик с бритым виском и опасной наколкой на виске. Не многие знают истинное значение татухи.

Раскосые глаза смотрят равнодушно, но с напором, прямые брови сошлись на переносице.

Монгол злится. Знаю, что прикрывает мне тыл. Единственный человек, которому можно рискнуть доверить спину. Он не ударит исподтишка. Напряжен.

— Всякий раз кто-то да скалится, а потом затихает. Вечные терки — по-другому бизнес наш не строится. Главное не сам процесс, а концовка. Будет прав тот, кто сорвет куш.

— По краю ходишь, Ваня. Кончай с ней.

Волчара волчару чует. Вижу в черных глазах осуждение.

— Ты берега не путай, да за буйки не заплывай, братик.

Говорю и голос у меня тихим становится. Угрозой напитывается.

Улыбается Монгол, зубья свои белые, что так контрастируют со смуглой кожей, демонстрирует.

— Красивая у тебя кукла, Кровавый, появилась. Но ты ведь знаешь, что, приближая девку, ты ее от одних псов защищаешь, а вот другие, враги твои, след чуют, прокусить захотят и если кукла только кукла — это одно, но если она ценна…

Замолкает. Взгляд тигриный из-под широких бровей пуляет в меня.

— Монгол, пока ты имеешь больше прав, чем другие, но и твой лимит не безграничен. Заканчивай базар, — мой рык псов скулить заставляет.

Есть тут два зверя похлеще, чем ротвейлеры.

— Не гневайся, брат, — пригибает голову, как перед броском.

Тут все на инстинктах. Боевое прошлое у нас с Монголом за нас говорит.

— Ты ведь коронован, Ваня. Купола на спине твоей не просто так красуются.

— Зарываешься.

Резкий злой смех и по мозгам рикошетом:

— Ты пожалел ее.

Рука на шерстке пса сжимается, и собака под рукой порыкивать начинает, напряжение улавливает.

— Из-за этой девки ты дал врагам почуять, что у Кровавого бывают послабления.

— Монгол! Остановись. Брат. Зарываешься.

— Слей ее!

Не замечаю, как псам сигнал даю:

— Завалить.

Лай бешеный. И ротвейлеры рвутся вперед. Исполнять. Пригибают головы, прыгают в желании прихватить мишень за горло.

Монгол отбивает атаку, отбрасывает одного пса, отшвыривает от себя второго. Но собак много, и каждая натренирована вгрызаться до кости, вырывать мясо.

Уворачивается Палач, но долго в рукопашном против стаи не продержится даже он. Мы это оба понимаем. Бросает на меня лютый взгляд и нож из-за голенища выхватывает.