Шрифт:
— Чертова кукла!
Никогда я не хотел убить так же сильно, как сейчас.
Глава 30
Аврора
Свет вызывает резь в газах, а увидев, кто сейчас в спальне, буквально вдавливаю себя в подушку, забываю дышать при виде Ивана, который рассматривает меня, слегка склонив голову, и потусторонний светлый взгляд исподлобья пугает до икоты.
Сглатываю гулко и болезненно. Мужчина делает несколько шагов в мою сторону. У него вид такой, словно с прогулки вернулся, расслабленный и скучающий, а я запоздало замечаю, что он снимает кожаные перчатки.
Зловеще как-то. Такие обычно в фильмах надевают, чтобы следов не оставлять.
Сжимаюсь вся. Не могу его видеть. Не хочу.
Сегодня Иван в черных джинсах и черной майке и кожанке. Непривычный. Весь мрачный, но я ловлю себя на разглядывании. Красивый, опасный хищник, от которого дрожат колени, и я притягиваю их к груди, сцепляя руки в замок.
Проходит мимо меня, останавливается у окна, смотрит на улицу, которая сейчас освещена только светом фонарей и луной.
Такой ледяной Кац, до ужаса спокойный и расслабленный, страшит еще больше. Опять кошусь в сторону двери, прикидывая, как далеко смогу убежать, но оглушительный лай собак за окном заставляет вздрогнуть, а затем оцепенеть.
— Что это?!
Спрашиваю механическим голосом.
— Охота. Ротвейлеров выпустили из вольеров. Мои питомцы спешат загнать дичь.
Прикусываю губы.
— Сегодня я вернулся после тяжелого рабочего дня и в планах было немного развеяться.
Замолкает, открывает окно, чуть оттянув занавеску, дает себе лучший обзор во двор.
Теперь понимаю, что Иван одет для охоты. Вот почему перчатки.
— Я сейчас должен быть там.
Проговаривает слишком уж спокойно. Не знаю, что напугало бы больше: злость в его голосе или подобная лютая сдержанность.
— Что-т-то помешало?
Заикаюсь.
— Определенно.
И взгляд в меня, обжигающий, заставляющий сжаться еще сильнее. Иван сейчас пугающий, грозный, и глаза у него, как лед. Наклоняет голову к левому плечу, а у меня волосы на затылке поднимаются. Еще не видела его таким зловещим.
— Появилась одна маленькая строптивая проблемка и заставляет основательно задуматься — с какого хрена мне вообще все это?!
Останавливает взгляд на моих пальцах, которые сжимают его сорочку у самого ворота, прищуривается.
— Я… не…
— Еще хоть раз Василиса доложит мне о тебе и о проблемах, которые организовываешь, кукла, ты даже не представляешь, что я с тобой сделаю!
— Замучаешь?!
Улыбка кривит губы.
— Аврора, если хочешь спровоцировать жесткий секс, для этого не нужно устраивать голодовку, ты только скажи, и я отработаю тебя по-жесткому.
Из глаз брызжут слезы, натягиваю на себя одеяло, прикрываю глаза, не хочу его видеть, хочу исчезнуть, испариться.
Хватка в волосах заставляет встретиться с голубоватыми льдинами.
— Выкинешь сегодняшний фортель еще хоть раз, Аврора, еще хоть один долбаный раз — станешь дичью для моих псов!
У меня внутри все обрывается, таращусь на мужчину, не знающего пощады, в ужасе.
Тем временем к лаю снаружи добавляется знакомый звук, ржание.
— У тебя лошади есть?!
Задаю вопрос, выпаливаю неожиданно для себя. Просто чтобы избавиться от навязчивой картинки, навеянной угрозой Ивана.
Поворачивает голову, уловив мою заинтересованность, всматривается.
— Лошадей любишь, верхом ездить умеешь?
Поясняю тихо:
— Я на ранчо выросла, у нас была парочка: Вжик и Фитиль, — воспоминания заставляют чуть улыбнуться. — Мои добрые друзья. Они были в пятнышках, индейская порода. Я часто рассматривала эти отметины, пытаясь понять, которая клякса на что похожа. Рано села в седло, папа не мог меня удержать, и мама настоял на том, что раз я сама втихаря бегаю к лошадям, чтобы не свернуть себе шею, лучше меня учить. Но я до конца не научилась, вскоре отцу пришлось их продать. Все отдать пришлось.
Опускаю голову, воспоминания до сих пор болезненные.
— Почему?
Голос глубокий и волосы Иван больше не сжимает так, что коже больно. Он их ласкающе между пальцев пускает.
— Кризис. Не знаю. Я была совсем маленькой, только помню испытанный ужас, когда не обнаружила в деннике своих любимцев.
— Обида осталась.
Проницательность русского уже не удивляет.
— У папы не было выхода, это я как взрослая понимаю, а тогда спряталась в своем домике на дереве и отказывалась спускаться несколько дней, ни на минуту не переставая оплакивая свою потерю.