Вот, в детстве как было... Ты открывал утром глаза, и сердце замирало от предчувствия удивительных вещей, которые ждут тебя на каждом шагу! А как блестела вода! Как хрустел снег под ногами! Солнце било в глаза даже сквозь сомкнутые веки. А какие запахи были после дождя! Как удивительны были самые простые вещи, какие-нибудь травинки и козявки!

А как виделась жизнь впереди! Сплошным непрекращающимся праздником, полным радости и счастья! И казалось, что в этой жизни будет место всему – и любви, и приключениям, и верным друзьям, и подвигам... И ты будешь стоять на штормовой палубе, широко расставив ноги и держась за обледенелые корабельные снасти, и высматривать в студеных водах северных широт терпящих бедствие. Или мотаться по пустыне, страдая от песчаных бурь и ядовитых гадов, и бороться с последствиями гуманитарной катастрофы, разразившейся из-за несознательности диких племен, взявшихся истреблять друг друга! Или не спать день и ночь, изобретая вакцину против смертельной болезни, обрушившейся на человечество! Или что-нибудь еще... А потом получать за все это какую-нибудь премию, скромно и с достоинством глядя утомленными глазами с освещенной софитами сцены в зал, где стоя аплодируют тебе люди во фраках и вечерних платьях, а после этого в симфоническом зале слушать божественное пение теноров, пришедших специально ради тебя, и смахивать тайком слезы восторга и очищения!

А что получилось? Только и знаешь: работа, работа, работа. И хоть бы заниматься чем-нибудь нужным... А ведь тратишь жизнь на всякую ерунду! Исправляешь ошибки разных раздолбаев. Потому что у нас в отечестве – то понос, то золотуха! То трубы прорвало, то электричество отключили. То милиция склад опечатала, то чиновники с проверкой нагрянули, потому что и тем и другим денег надо. И так год за годом!

А дома? Жена висит целыми днями на телефоне. И на работу не ходит, и в квартире вечно бардак. Пусть бы хоть за собой следила! Так нет, ходит целый день в халате, нечесаная. Дочка – туда же! Учиться не хочет. Книг не читает. Ничем не интересуется. Или играет в компьютер, или вертится перед зеркалом.

И куда, спрашивается, делись светлые мечты детства? И что от них осталось? Из всех приключений – популять друг в друга краской или съездить с семьей к морю, в Египет или Турцию. И разве это то счастье, о котором ты мечтал?

Ешь, пьешь, спишь... А зачем?

И что же выходит? Ты родился только для того, чтобы сожрать свои центнеры всякой еды, выпить бочки водки, родить парочку таких же проглотов и помереть?

Помните, картинка такая была в школьном учебнике, показывала, сколько всякой всячины человек съедает за свою жизнь. Там в разинутую пасть жизнерадостного крепыша въезжал целый железнодорожный состав с вагонами пшеницы, цистернами молока, платформами, на которых толпятся животные и нагружена ящиками и просто кучами разная прочая жратва. Жуткая, между прочим, картинка. Если представить, что все это без всякого смысла...

И стоило ли для этого вообще рождаться на свет?»

Размышления Бурцева прервал телефонный звонок. Да что они все, как с цепи сорвались!

– Бурцев, с кем это ты без остановки болтаешь? – прокричал в телефоне женский голос.

Бурцев узнал соседку Зину.

– А ты что хотела?

– Я по поводу пингвина. Ты мне вот что скажи, Бурцев: где пингвину самца берут?

– Самца? В каком смысле?

– В том самом! Для яиц. Пингвин, Бурцев, один яйца нести не может. У них самоопыление не предусмотрено. Курица, чтоб ты знал, цыплят без петуха не выводит!

Бурцев долго не мог понять, о чем говорит Зина. Потом понял и сразу подобрался.

– У тебя ведь самка, Бурцев?

Бурцев сквозь стекло посмотрел на пингвина. И не нашел ответа на этот вопрос.

– Конечно! – сказал Бурцев.

– Впрочем, это не важно. Их, наверняка, только специалисты различают. Ты мне, главное, скажи, где ему пару брать?

– Пару?

Бурцев понял, что в эту минуту нельзя дать осечки.

– Так это... – сказал он. – Пару берут на прокат в зоопарке. Я имею в виду самца. Тариф – бутылка. Ставишь сторожу бутылку – и самец на целую ночь твой.

Зинка почему-то хмыкнула. Но возражать не стала.

– Ладно, – сказала она. – Сам, наверное, придумал, но... сойдет... А чем его кормить? На свежей рыбе одной, наверное, разоришься?

– А вот и нет! Пингвин – крайне экономная птица. «Вискас» трескает – только хруст стоит. «Вискас – рыбное меню».

– Точно?

– Точно.

– Не отходи далеко от телефона. Я скоро перезвоню.

И Зина повесила трубку.

Бурцев посмотрел на нахохлившегося пингвина. Птица стояла у самой решетки и, склонив голову набок, разглядывала проезжающие по улице машины.

Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять: Зина звонила неспроста. Но Бурцев решил раньше времени об этом не думать.

«Пока суд да дело, нужно в магазин идти. А то засранец с голодухи помрет раньше времени».

Образованная продавщица в отделе кормов для животных встретила Бурцева как старого знакомого и не отпускала его до тех пор, пока не нагрузила самыми сбалансированными, питательными и здоровыми сублимированными калориями.

Когда Бурцев с пакетом, полным «Вискаса», возвращался из магазина, уже начало смеркаться. «Вот так, – думал он. – Не успело рассвести, а уже опять темнеет! Живем, как кроты...»

Он ждал лифта, когда дверь распахнулась и в подъезд вошла девушка, та самая, из восьмой квартиры.

Она вошла раскрасневшаяся и оживленная, с какими-то нарядными пакетами и коробками в руках. Лестничная площадка заполнилась приятным запахом чистоты и свежести. Бурцев вспомнил слова Зины о том, что девушка целыми днями оплакивает расставание с любимым человеком, но никаких следов грусти в ее глазах в эту минуту не нашел.

При виде Бурцева девушка улыбнулась. Улыбнулась так, будто они были давно знакомы.