Энни пыталась вспомнить, где именно живет Мирта, чтобы понять, не лжет ли она. Кузница находилась на окраине Ольстена, в отдалении от жилья, как и было заведено повсеместно, чтобы огонь в случае чего не перекинулся на дома. Мирта никак не могла видеть, куда Энни и Франц ходили и что там делали.

Она могла видеть только Энни, идущую в кузню, а потом возвращающуюся домой в слезах.

— Франц женится, — и опять Мирта цепкими глазками внимательно изучала лицо Энни.

— Я знаю. На Анхелике. Зачем вы мне об этом говорите?

— Он… он не должен на ней жениться.

— Почему?

— Потому что она его обманывает. Она сказала, что под сердцем носит его ребенка. А на самом деле пустая она. Это отец ее научил. У них деньги водятся, и у семьи Франца их полно. Деньги должны на деньгах жениться. Только тогда они множиться будут.

— Мирта, разве Анхелика не ваша подруга?

— Подруга, — кивнула Мирта, и горячо продолжила: — Но я за справедливость. Почему одним достается все, а другим ничего?

— Дети ведь просто так не заводятся, — задумчиво произнесла Энни.

— Так нет же никакого ребенка, — выпучила глаза Мирта, удивившись, что Энни не понимает очевидного.

— Но Франц думает, что есть. Значит, имеются основания так думать.

— Так причем здесь основания? Может у него таких оснований на пол-Ольстена наберется! На всех не женишься. Я бы в церкви на церемонии сказала все, как есть, но мое слово не будет иметь такого значения как ваше! — теперь трясся не только ее подбородок, но и вся голова, и мелкие кудряшки, выбивающиеся из-под чепца, подпрыгивали.

— Да вы успокойтесь. Справедливость обязательно восторжествует.

— Правда? — выдохнула Мирта. — Вы обещаете.

— Обещаю.

Попрощавшись, Мирта побежала к выходу, путаясь в юбках и чуть не падая на ходу. Энни глядела ей вслед и думала, сколько же сердец успел разбить Франц.

Все-таки хорошо, что Жан ее остановил, иначе бы она пополнила ряды тех, кто мог пугать Франца нежданным отцовством. Если конечно Мирта не преувеличила число его любовных похождений. Энни нагнулась за горшочком и отнесла его на кухню.

Сначала она запнулась на пороге и чуть не развернулась обратно, но Жан, хлебавший суп, ее уже заметил. Бежать было поздно.

Энни поставила мед на стол.

— Мирта принесла, — зачем-то пояснила она.

Жан едва взглянул на нее и снова занялся супом.

Только сейчас Энни обратила внимание на багровые следы от пальцев Франца на его шее.

— Твоя шея.

— Францу хуже, — невесело усмехнулся Жан, — у него нос сломан, а через две недели свадьба.

Энни вздохнула и направилась к выходу. У самых дверей она обернулась.

Жан смотрел на нее.

— Я не следил за тобой. Если тебе от этого будет легче. Как только я понял, что ты ушла, я вспомнил все, о чем ты говорила в конюшне. И там в поле я не наблюдал за вами. Я вас нашел, когда вы уже… Я испугался, что опоздал.

— Плохо, что не наблюдал. Для тебя. Так хотя бы поучился, как целоваться надо. Хотя бы теорию освоил, а то вдруг до практики дойдет, а ты, бедняга, и знать не будешь, что да как.

Вместо ответа Жан нащупал луковицу в кадке у стола и запустил в Энни. Луковица пролетела над ее головой.

Энни рассмеялась:

— Мазила! — и выскочила за дверь.

Свадьбу играли во вторник — один из благоприятных дней для подобного события. А вот с месяцем вышла промашка. В сентябре, в самый разгар сбора урожая, жениться не было принято. Видимо, Мирта не солгала. Поэтому молодые решили, что до зимы лучше не тянуть.

Приглашения в дом де Рени доставил мальчишка, работавший на подхвате в лавке кузнеца. Граф де Рени был слишком великодушен, чтобы обидеться на такое непочтение. А Якоб был слишком занят организацией свадьбы, чтобы лично пригласить графа. Франц за две недели ни разу не зашел.

Повозку, в которой собрались ехать граф, Эниана, Жан и Ханна, накануне была украшена цветами и пышными лентами. Эниана сама принимала участие в украшении, не доверив это важное дело Титу и Грете. Энни удивилась, что Франц не позвал Жана ни на посиделки перед свадьбой, ни в дружки. Все же они были лучшими друзьями с детства, и Франц мог сделать красивый жест, свидетельствующий о примирении. Ханна, видимо, тоже была удивлена, но вслух ничего не говорила. Энни была уверена, что проницательная Ханна давно догадалась о том, что произошло что-то нехорошее. Один граф де Рени ничему не удивлялся и не замечал ничего странного.