Не знаю почему, но мне становится легче. Улыбаюсь. Все-таки Машка классная. Дальше она начинает травить анекдоты, и постепенно мы перестаем обсуждать мою беременность и просто работаем, превращаясь в обычных студенток. Время летит довольно быстро, снова хочется есть. Спустя четыре часа, ближе к обеду, к нам в каморку заглядывает руководительница практики.

— Александрова?

— Да! — Поднимаю голову.

— Генеральный желает видеть тебя у себя в кабинете.

— Какой генеральный? — тупо переспрашиваю, испугавшись, хотя сама, конечно, понимаю, о ком речь.

— У нас один генеральный, Александрова, — Егор Валентинович Красинский, и он желает видеть тебя. И побыстрее, пожалуйста, он скоро уезжает на деловую встречу.

Страшно, меньше всего на свете мне хочется идти в кабинет директора, но как отказаться?

— Работу, наверное, будет предлагать, — натянуто и будто бы с завистью улыбается секретарша Красинского, деликатно указывая мне путь. — Очень уж его впечатлила ваша помощь на совещании с американцами, — добавляет она елейным голосом.

Представляю, какую именно «работу» он решил предложить. Дима не зря не верит мне. Его отец — это просто нечто. Вот чего он ко мне привязался? Нашел бы себе другую «девочку».

Как же я устала. Если он попытается меня тронуть, я буду орать как резаная и расцарапаю ему физиономию. С меня хватит! Эта неделя похожа на бег с препятствиями. Рвешься вперед и тут же лабиринт, еще немного пробежал — разрушенный мост, не успел отдохнуть — еще сто метров промчался, а там уже сломанная лестница. Выдохнул, пару шагов и стенка с двумя проломами. Почти сдох, думая: ну когда наконец-то все это закончится? Тут бац, и одиночный окоп для стрельбы и метания гранат. Столько всего навалилось: родители, Дима, беременность и теперь снова его чокнутый папаша. После отказавшихся от меня мамы и папы, ухода из дома, размышлений о том, что бы мне сожрать и где взять деньги на фолиевую кислоту в больших количествах, я должна переться в кабинет маньяка, который только и ждет, как бы удовлетворить свои низменные потребности.

— Не вздумайте садиться, он этого не любит, — курлычет секретарша, стуча каблучками по паркету. — Стойте в центре ковра и, пожалуйста, не перебивайте Егора Валентиновича. Внимательно выслушайте, только потом можете задавать вопросы. Помните, у вас пятнадцать минут.

Мы проходим мимо гигантского, вмонтированного в каменную стену аквариума, сияющего интенсивным синим цветом. В «царской» части офиса все совсем иначе, нежели внизу, где работают простые люди. Там не стихает галдеж разговоров и беспрерывно шумит ксерокс, а здесь звучат умиротворяющие звуки природы и щебетание птиц.

Она толкает тяжелую дубовую дверь, и я делаю шаг в логово зверя. Вот уж правду говорят, что кабинет больше всего соответствует имиджу и характеру владельца компании.

Димин батя сидит за большим тяжелым столом из натурального дерева и, опершись подбородком на сомкнутые в замок руки, смотрит прямо на меня.

— Дверь закрой, — хрипит он совсем не тем нежным голосом, каким общался со мной на совещании.

По настенным панелям из темного дерева, массивной натуральной мебели, тяжелым портьерам и напольным коврам сразу видно, что Красинский — консерватор, предпочитающий классический стиль. Я попала в кабинет в традициях русских дворянских домов. И передо мной сидит барин. На стенах висят картины, а по углам распиханы гипсовые скульптуры.

— Что вам нужно? — спрашиваю без лишних церемоний, по всему заметно, что генеральный зол и очень сильно недоволен.

— И тебе здравствуй.

Он сразу переходит к делу и рывком разворачивает свой монитор. На экране я вижу серое изображение плохого качества. Это съемка с камеры видеонаблюдения, установленной в коридоре, возле нашей с Машкой каморки. На ней мы с Димой. Звука нет. Это было несколько часов назад, когда я снова напомнила его сыну, что беременна от него.

— Ты нехорошая девочка, Иванка, — смотрит он зло, исподлобья. — Я думал, ты наивная дурочка, но ты не такая.

— Я не понимаю, о чем вы. Да, я разговаривала с вашим сыном, но не думаю, что это запрещено законом.

— Ты нагуляла ребенка, а последствия решила подсунуть моему сыну, — он не спрашивает, а утверждает.

Я хмурюсь, не понимая, откуда он знает?

— Это мой офис, девочка, у меня здесь кругом глаза и уши. Так что я в курсе.

Он встает, отталкивая кресло, я тут же отступаю. Перепуганная, запутавшаяся и полностью сбитая с толку. Что ему нужно? Не пойму. Сейчас я не интересую его как развлечение. Это уже что-то иное.

Красинский-старший обходит стол и присаживается на столешницу. Он смотрит на меня зло и даже жестоко. Я вижу фанатичный блеск в глазах своего палача, его оскал. Он больше не ухаживает за мной, желая залезть под юбку, теперь я — препятствие.

— Ты знаешь, я давно догадался, что между вами что-то было. Он ревновал. И эта веселая игра мне нравилась, моему сыну стоит научиться перестать так реагировать на вещи, связанные с бабами. Бабы — это просто бабы. Доход, бизнес — да, дети — законнорожденные дети — важно, но не бабы, их может быть миллион, — прищуривается, — в этом плане я его почти что тренирую. Однажды он станет циником.