— Называть это «ответными мерами» — вопиющая несправедливость, мистер Гудман. Каким образом военная интервенция, сопровождаемая жестокостью и большими жертвами среди мирного населения, может рассматриваться как «ответная мера» на подписание соглашения, целью которого является коллективная оборона группы малых общин?!

— Давайте воздержимся от упоминаний о «жестокости» и «больших жертвах», коллега, которые, очевидно, почерпнуты со страниц желтой прессы! Ни в одном заслуживающем внимание источнике я не встречал подтверждения этих данных. Наоборот, есть данные, что местное население не оказывало сопротивления войскам ЮНР.

— Конечно, никто поначалу не ждал там их вертолеты с зенитными ракетницами наперевес. Вам приходилось когда-то бывать на пустошах, мистер Гудман? Не отвечайте, вопрос риторический. А я провела часть своей жизни в селении, которое основали несколько сотен людей в подвале бывшего супермаркета, без электричества. Могу вам сказать, что люди в таких местах не озабочены ничем, кроме собственного выживания. Если они недостаточно сильны, чтобы защищаться и недостаточно богаты, чтобы откупаться — они прячутся, убегают либо покоряются воле сильного. Таким вот маленьким и слабым людским общинам было предпочтительнее смириться с принудительной «протекцией» Ильина, нежели ввязываться в безнадежное противостояние с превосходящими силами агрессора. Но они тогда еще не знали, во что выльется для них эта «протекция». Они ошибочно полагали, что имеют дело с представителями цивилизации. А на деле не больше трети так называемых «ВДВ ЮНР» имели перед собой ясные боевые задачи и обладали подобием воинской дисциплины. Остальные две трети являли собой разномастных бандитов, которые сбрелись под знамена ЮНР со всех пустошей. Единственной их идеологией были грабежи, насилие и террор. Даже те немногие, кто поначалу приветствовал флаг ЮНР, быстро меняли свое отношение после встречи с этими товарищами. По нашим данным, «югославы» теряют в Болгарии и Греции от 10 до 30 человек в месяц вследствие партизанской борьбы и разборок между своими же «подразделениями».

— Извините, но я не считаю корректным комментировать домыслы и теории, почерпнутые из таблоидов, блогов и соцсетей. Я не встречал ни одного убедительного доказательства тех фактов, на которые вы ссылаетесь, — развел руками австралийский эксперт, снисходительно улыбаясь ведущему, мол, «ну и чушь мне здесь приходится выслушивать».

— В Бендерах эти факты, конечно, отрицают, — хмыкнула женщина. — Не примите за грубость, но у меня складывается впечатление, что именно там находятся упомянутые вами «заслуживающие внимание источники», из которых вы черпаете всю информацию о происходящем на Балканах, мистер Гудман! Мне не понятна позиция Содружества, которое вы здесь в какой-то степени репрезентуете, и я очень хотела бы узнать…

Завершив последний подход и основательно растянув мышцы пресса, я готов был уже выключить начавший меня раздражать телевизор, когда услышал в коридоре звук открывающейся двери. Похоже, мама дома. Выключив телевизор и отерев со лба пот, я выглянул в коридор и…

— Привет, — слегка удивленно протянул я.

— Привет, сынок, — прошептала мама.

— Здравствуй, Дима, — устало поздоровался отец.

Честно говоря, не ожидал увидеть сегодня отца. Особенно после всего, что только что видел и слышал по телевидению. Но он был дома. Едва взглянув на папино лицо — осунувшееся, с покрасневшими глазами и колючей двухдневной щетиной — я понял, что мама не преувеличивала. От обычной папиной лощеной аккуратности не осталось и следа. Переведя взгляд на маму, я увидел красноречиво написанные на ее лице недовольство и беспокойство. Подобному тому, как было несколько лет назад, во время маминой болезни, которую от меня до последнего момента скрывали, я чувствовал, что между родителями произошел тяжелый разговор. Но мне-то уже не двенадцать лет, чтобы все скрывать!

— Что случилось? — требовательно спросил я.

— Ты занимался? — папа рассеянно оглядел мою промокшую от пота футболку. — Молодец! Заканчивай и иди мойся. Поговорим с тобой за ужином.

— Надеюсь, никто не умер? — на всякий случай уточнил я, неуверенно улыбаясь.

— Нет, конечно, — натянуто улыбнулся в ответ папа.

Мамино мрачное молчание в ответ на мой полушутливый вопрос показалось мне тревожным. Но я заставил себя не делать поспешных выводов. Пока родители раздевались и приводили себя в порядок после работы, я схватил банные принадлежности и спустился по лестнице на первый этаж, где находился душ для жильцов нашего дома. Впрочем, в соседнем доме уже второй месяц были неполадки с водопроводом, так что его жильцы пользовались нашим душем тоже.

Каждый житель Генераторного, не считая небольшого числа льготников, имел право лишь на одно посещение душа в день. Соблюдение этой нормы контролировалось с помощью компьютеров. Перед входом в душ был установлен турникет, пройти через который позволяет идентификационная карточка, которой надо провести по сенсору. Данные о посещении автоматически заносятся компьютером в электронный реестр, и второй раз за день система тебя туда уже не пропустит. Чтобы предотвратить мошенничество, перед турникетом была установлена видеокамера. Да и консьерж Григор, сидя в своей каморке, не дремал. Иногда он от нечего делать останавливал жильцов и показательно проверял в электронном журнале, к которому имел доступ, действительно ли они не исчерпали своей нормы, либо какой-то умелец просто «похимичил» с их картой.

За турникетом находился предбанник со скамейками и вешалками. Вешалки сейчас были плотно завешаны одеждой. В этот час многие как раз поприходили с работы, так что в душе было людно. Один посетитель, покрытый гусиной кожей, слегка дрожа, поспешно вытирался. Другой уже заканчивал одеваться. Еще двое наоборот, ждали своей очереди, сжимая под мышкой полотенца и тюбики с шампунями. Из душевой доносился шум воды, хлюпанье резиновых шлепанцев и оживленные мужские голоса.

Мне тоже пришлось несколько минут потоптаться на пороге раздевалки с полотенцем под мышкой, пока не освободится одно из шести мест в душевой, обитой дешевым синем кафелем.

Несмотря на то, что на принятие душа отводилось строго отведенное количество времени, по прошествии которого система автоматически прекращала подачу воды, пока следующий жилец не проведет своей картой по сенсору, установленному перед душем, мужчины успевали не только спешно мылиться и смывать с себя мыло, но и обмениваться репликами на весьма серьезные темы.

Сегодня речь в душе шла о военных сборах. Двое «народных дружинников», вернувшихся домой после очередного дня муштры, делились своими впечатлениями. Остальные жадно развесили уши.