— Вы вернулись, — раздался доброжелательный гнусавый голос, ставший причиной новых ледяных мурашек, овладевших всем телом. — Что же случилось на конюшне?

Тучная туша светловолосого торговца показалась из открытых дворцов задней части кареты, свесив толстые босые ступни над кучками снега. Стефан остолбенел. Он готов был увидеть Карла Гейзенберга собственной персоной за дверьми этого большого дома; думал, что "добрый человек" это и есть владыка деревни, что захотел вести двойную игру в тайне от своей покровительницы… но парень совсем позабыл о самом очевидном — о Герцоге. О двуличном торговце, что затеял забаву поопаснее. О лавочнике, которому было известно слишком многое. И это напугало.

— Герцог! — максимально широко расставив руки, обратился к торгашу отец. — Да чёрт с этими конюшнями! Паскуда какая-то резвится. У меня сын живым объявился! Выбрался из этого проклятого замка! Только представь: отбился от гигантской монстробабы!

Герцог взглянул на, стоявшего за спинами мужиков, молодого человека, округлил свои крохотные серые глазки, а затем многозначительно оскалился.

— Да! — не успели пухлые губки лавочника приоткрыться, как в разговор встрял Фабиан. — Пырнул суку острым ножичком!

Такие бурные восхищения и рассказы мужчин, словно были они на месте парня, не могли не вызвать саркастический смешок у торговца.

— Это невозможно, господа, — наконец произнёс Герцог. — Я уже говорил, что Леди Димитреску нельзя навредить; ни солнечными лучами, ни факелами, ни пулями из ваших весьма убедительных ружьев и, уж тем более, ни остриём, как вы выразились, "ножичка". Лишь Кинжал Цветов Смерти способен отнять у неё жизнь.

— Но Стефан же сумел избежать гибели! Каким-то хером защитился от монстра…

Последнее предложение почему-то позабавило торгоша.

— Вы безусловно правы. Он сумел. — и набрав полный рот сигарного дыма, выпустил пару клубней с карамельным запахом в небо. — А говорил ли я что у Леди Альсины есть ещё чудные дочери?

Мужчины отрицательно покачали головами.

— Ох! Три прекрасные юные леди… Стефан согласиться со мной, ведь ему выпала уникальная возможность рассмотреть каждую повнимательнее и ближе.

Колени Стефана задрожали, а к горлу подкатил твёрдый ком, начав неприятно щекотать стенки, вследствие чего из глотки вырвался нервный кашель.

— Что ты такое несёшь, жирдяй?! — дружелюбность отца мигом сошла на нет. Он вернул привычный грубый тон и хамство.

— Ну что вы, уважаемый Михай, так злиться ни к чему… — попытался успокоить разгневанного мужчину, Герцог. — Вы должны гордиться тем, что у вас такой казистый и привлекательный сын, что возбудил интерес трёх девушек. А это ему, между прочим, спасло жизнь.

Недоумение на лице бородатого мужчины вызвало язвительную ухмылку у лавочника, а это, надо было думать, означало, что реакция получена нужная.

— Стефан, — в следующий черёд торговец обратился непосредственно к парню. — Однако, мне всё равно непонятно: неужели их красота настолько сильна, что вы сбежать надумали только сейчас? Лишь недавно осознали, что их насыщение вашей кровью и плотью губительно? Кхе, — неожиданно кашлянул в ладонь тот. — Или они вас попросту не поделили? Хм-м, да-а-а, хочешь упиваться вниманием женщин — умей принимать последствия с достоинством… — и Герцог тихо засмеялся.

Стеф не проронил ни слова. Просто-напросто не смог. Слова застряли в горле осколками битого стекла, не желая слетать с алых тонких уст, что дрожали от сильного волнения. Молодому человеку было необходимо возразить Герцогу, оправдать себя, выставить его лжецом и не дать отцу усомниться в собственной здравости, но рот не открывался, а губы сжались так плотно, что могло показаться, будто кто-то нарочно их склеил вязкой смолой.

Не услышав от сына попытки отрицать сказанное ранее лавочником, Михай метнул на него полный ярости, непонимания бледно-зелёный взгляд, затем, заметив в глазах родного ребёнка полную растерянности и неописуемый испуг, грозно зарычал и схватил мускулистую шею обеими руками.

— Паскудёныш! — гневно завопил мужчина, с силой сомкнув пальцы на горле, пережимая артерию. — Бился с Димитреску, значит, сволочь?!

Мощь фаланг отца была настолько сильной, что брюнет тут же побагровел; чувствуя как в глазах начинает темнеть, он задёргался, ухватился руками за бородатое лицо, стараясь впиться в кожу короткими ногтями, мучительно закряхтел и судорожно, со стоном хватал ртом свежий воздух, будто в последний момент, когда лёгкие уже разрываются болью от недостатка кислорода. Такой силе Кассандра могла бы позавидовать.

— Да я тебя самолично убью, чем позволю жить с таким позором, ведьмина ты подстилка!

Михай увереннее и настойчивее сжимал руки, точно собираясь раздробить шейные позвонки сына в костную муку, и его белые зубы скалились каждый раз, когда противный хруст раздавался под мощным давлением. Отец настолько погрузился в процесс, что кроме болезненных стонов Стефана совершенно не слышал громких криков товарищей, пытающихся его остановить. Бледно-зелёные глаза загорелись кровожадным огнём, и брюнет испугался, что дикий, звериный взгляд родителя станет последним видением перед тем, как его веки сомкнутся навсегда. Однако, в мутной пелене, что стояла перед очами, Стефан проглядел два силуэта мигом бросившихся к ним; Раду и Фабиан с трудом оттащили обезумевшего от злобы здорового мужчину, спасая тем самым жизнь молодому человеку. Стеф, как только вырвался из тисков отца, согнулся чуть ли не пополам, взялся за ноющее от синяков горло и жадно заглотнул воздух.