— Ты чего скис, племяш? — вытащил его из дум дядька. — Не понимаю, с чего это ты вдруг так вспылил… ключ, как ключ. — мужчина повертел двукрылого эмбриона в ладони, затем плотно сжал в кулаке.

— Где ты его взял? — проворчал Стефан, не размыкая челюсти.

— Добрый человек отдал его. Сказал, что ключ поможет…

— Кто он? Что за “добрый человек”? — тот продолжил нагнетать, не позволив родственнику договорить. — Кого ты, чёрт побери, имеешь ввиду?

Но Фабиан лишь хрипло засмеялся.

— Что? Чего смешного я сказал?

— Ничего, — с теплой улыбкой ответил дядя. — Не серчай. Мы скоро придём, и ты самолично встретишься с ним. — затем толкнув странные ворота, мужчина поспешил скрыться за ними, покинув пределы места, что предназначалось для какого-то ритуала.

В дальнейшем пути разговор и вовсе сошёл на “нет”. Всякие попытки дядьки завести новую беседу Стефан по-всякому игнорировал: делал вид, что сильно устал, мычал что-то невнятное, якобы настолько сил не было, что даже язык заплетался, или попросту пропускал их мимо ушей, даже не переспрашивая. Чувство у молодого человека было такое, что он вновь угадил в плен, но уже добровольный: тяжесть на душе не давала покоя, ноги покорно ступали по следу Фабиана, а свернуть и дать дёру почему-то не получалось. И это морально давило. Однако, мужчина понял нежелание племянника делиться своими впечатлениями, мыслями и интересными рассказами, посему прекратил заваливать его вопросами и зашагал вперёд. Но, к сожалению, ненадолго. За крышами домов, после того, как мужчины вошли в красные металлические двери, они увидели, как чёрный дым клубами поднимался к ночному небу, почти сливаясь с тёмной беззвёздной пеленой. А тянувший с западной части Старого Города ветерок донёс лёгкий запах гари.

— Что у них там стряслось? — вскинув мохнатые брови, удивился дядя. — Совсем без присмотра оставить нельзя!

И, взявшись за висящее на ремне ружьё, с какой-то совершенно ненормальной скоростью рванул вперёд. Стефан инстинктивно побежал следом. Оставив позади решётчатый забор и вторую калитку, огораживающую части деревни у церкви, дядя и племянник пробирались сквозь занесённый снегом золотые пшеничные поля, тропой неочищенной от невысоких сугробов. Когда ноги перестали увязать в белых холодных кучках и подошва нащупала оледеневшую землю, глазам Стефана предстал хорошо знакомый большой богатый дом старосты, а подле ворот, рядом с крохотной затхлой хибарой, он заметил несколько силуэтов, один из которых был значительно выше, могуче и суровее, что несомненно заставило мурашки пробежать по спине и ухнуть в пятки сердце. Дядя остановился от них в нескольких шагах и, увидев реакцию брюнета, ободряюще похлопал того по плечу, что-то, внушающее уверенность, шепнул на ухо и легонько, поторапливая, подтолкнул его в спину. Но ноги слушаться перестали: идти не хотели, начали трястись и застыли на одном месте, словно кто-то вкопал их в твёрдую, замершую землю. Тогда Фабиан громко и пронзительно свистнул сквозь пальцы, привлекая внимание деревенских мужиков. Собака, что держал один из силуэтов на цепи, безумно, грозно залаяла, а за ней и вторая, третья; в ту же минуту, всё злаковое поле наполнилось безудержным гавканьем дворовых псов, вынуждая волосы на теле встать дыбом. Тёмные фигуры, ранее о чём-то между собой беседующие, мигом устремили глаза на виновников шума, и, крикнув что-то непонятное, быстрыми шагами направились в их сторону.

— Вы только гляньте, кого нам боги вернули! — восторженно вскрикнул усатый мужчина. — Живым и здоровым! Пусть и немного истерзанным…

Пятеро деревенских “повстанцем”, считая “предводителя”, слишком скоро приблизились к двум мужчинам; и огонь от факела, снятого с железного держателя на воротах, отчётливо позволил разглядеть их тронутые возрастом лица: один, самый низкий из мужиков, был бледен, худощав и отталкивающего вида (Стефан лицезрел его впервые); второй смотрелся поприятнее, более молодо, крепкого телосложения, он смуглый, темноволосый, с узким лицом и постоянной ухмылкой, будто бы во всём видел что-то смешное (кажется, это был старший сын кузница — Раду); третий — крупнокостный, с прыщавой кожей, орлиным носом, маленькими пухлыми губами и длинными русыми волосами, падающие на плечи, тоже Стефу был знаком (сорокапятилетний Митика — заведующий конюшнями); четвёртый же плотный лысый человек, лет пятидесяти, с обвисшими щеками, выпуклыми чёрными глазами и широким носом (брюнет не был точно уверен кто этот мужик, похожий на лягушку) звался Эвертом, а пятый… мужчина очень высокого роста (почти шесть с половиной футов), с густыми короткими чёрными волосами, грубой длинной бородой, бледно-зелёными глазами, под которыми появились тёмные круги, и плотно сжатыми губами, что были созданы исключительно для суровых слов, а об улыбке давно позабывшие, являлся его родным оцтом.

— Мать моя Миранда… — сорвалось с маленьких полных губ Митики, отчего тут же получил мощную затрещину костлявой рукой незнакомого старика.

— Болван! — рявкнул седой, угрожающе замахнувшись ладонью по затылку конюха.

— Ай! Да за что?

— За язык без костей!

Но зачинщик сего восстания не обратил на небольшую перепалку никакого внимания: его почти бесцветная зелёная радужка уставилась на ожившего сына стеклянным взором, непонятно чего за собой предвещающим и какую эмоцию тщательно скрывающим, отчего вынудил Стефана напрячь плечи, затем затаить дыхание. Их пристальные гляделки друг на друга заставили остальных пятерых мужиков сосредоточено, более не проронив ни звука, наблюдать за дальнейшими действиями обеих сторон, что так долго не виделись, в следствии чего воцарилась тишина, прерываемая лишь лаем собак и каким-то сторонним покашливанием. Молодой человек заметил в глазах родителя странный блеск, губы его дрожали, но отец молчал, широкие крылья ноздрей раздувались от частого дыхания, а желваки заметно напряглись на скулах. Михай начал медленно приближаться к сыну, воинственно сжав кулаки, однако, тот, в свою очередь, непроизвольно попятился. Не успел Стеф значительно разделить между ними расстояние, как крупное тело одним рывком бросилось к молодому человеку, а массивные руки обхватили всю его спину, сжав в крепких объятиях до треска костей. Ожидать такого не мог никто. Тем более Стефан.

— Выжил… — прошептал грубоватый голос парню в затылок, который прижимала к себе мощная ладонь. — Вернулся!

Когда хватка стала ещё крепче, брюнет, сдавленно простонав, смог только промолвить:

— О..о-отец.

— Мой блудный сын вернулся! — но Михай не услышал, продолжил восклицать суровым, но одновременно довольным, гласом

— Ишь бравый какой у тебя парень, — беззвучно вмешался худощавый старик. — Вернулся оттуда, откуда не возвращаются…

— И впрямь недооценивал ты его, Михай. — к разговору также присоединился Митика. — Такому здоровяку хоть бы хны. Не сломила его тварь Димитреску, не по зубам он ей.

Отец вдруг рассмеялся коротким, басовитым смехом, а через секунду и все остальные мужики залились хохотом, от которого молодому человеку стало не по себе.

— Вы правы, друзья, — выпустив, наконец, Стефа из прочных объятий, согласился мужчина. — Мой сын оказался не из робкого десятка! — он ласково потрепал его по волосам, как делал это в далёком детстве. — Скажи, Стефан, ты навредил этой дряни? Сумел хотя как-нибудь отомстить за себя и несчастных девушек?

— Я…

— Сумел! Конечно сумел! — прозвучал голос дяди, заглушив неуверенный шёпот племянника. — Глянь на него: такие увечья можно получить только в бою! Я уверен, отпор он ей давал.

— Ха! Правда, сын? Вонзил ей перо под ребро?

Стефан медленно и осторожно, чтобы никто не заметил, ещё сильнее выпрямил спину, сглотнул подступивший к горлу комок, затем покорно кивнул головой, соглашалась с каждым словом дяди и, потупив взор, томно вздохнул.

— Значит, и у нас получится! Только на сей раз удар будет смертельным. Пойдём, в дом, сын, обработаем твои раны.

И все семеро мужчин направилась к большим воротам, ведущие на участок дома старосты, где внутри затевался страшный заговор против владык этих мест. Михай с небывалой лёгкостью толкнул массивные двери и взору Стефана предстал небольшой дворик с маленьким крыльцом, алтарём, деревянные решётчатые ставни которого по какой-то причине были заперты на толстые цепи, летний столик, нужник по праву сторону и странная карета, больше напоминающая хижину на колёсах, с чёрной жуткой лошадью в сбруе.