— Спутал меня с этой тварью? — с лёгкой усмешкой спросил парень. — Неужели я так подхожу под описание, дядя?

Фабиан неловко улыбнулся.

— Ну-у, высокий, лохматый, — он весело потрепал племянника по голове, затем шумно потянул носом воздух. — Вонючий. — лицо его было грубое, усталое, в морщинках, но карие глаза задорно блестели, смягчая выражение и делая его более весёлым. — Темно здесь, хоть глаз выколи. Да и спирт даёт о себе знать: для меня сейчас даже куст покажется чудовищем.

«Не мороайка» — начал рассуждать молодой человек. «Тогда что за существо? То самое создание Сальваторе Моро?».

— Неужели ты даже не боялся, что это тварь разорвёт тебя в клочья? — на минуту парень представил, что за "пёсик" сорвался с привязи и теперь рыскает по округе в поисках людской плоти. Зверь несомненно обладал нечеловеческой силой, раз даже Карл Гейзенберг напрягся, когда узнал о его побеге от рассеянного хозяина.

— Я об этом даже как-то не думал, — честно признался дядя. — Мне и терять-то нечего. Ни жены, ни детей… только я да мать. Подумаешь, убила бы меня зверюга, зато и я в долгу б точно не остался: пристрелил бы тварину. Глядишь и жизней больше этим спасти смог.

— Сомневаюсь, что ты убил бы это существо…

— Тогда и чёрт с ним! Я, так или иначе, умру. Пусть уж лучше в отважной схватке. Лицом к лицу, глаза в глаза.

Стефан тяжело вздохнул. «Вот и родная кровь дала о себе знать». Слова Фабиана отдались в голове отголосками собственного голоса: «Лучше умереть, давая отпор Димитреску, чем выжидать кончины, когда она сама того захочет…».

— Ладно, — махнув рукой, после недолгого молчания выдал Фабиан. — Пойдём. Отвезу тебя отсюда. Заодно по дороге расскажешь, каким чудом ты сбежал и почему не стал главным блюдом на пиру этой паскуды.

***

Минуя каменистые обрывы разных величин, небольшая лодка с моторчиком пришвартовалась к причалу близ лежащего моста, по которому двое мужчин незамедлительно перешли на противоположный берег. Стефана накрыло волной облегчения, когда подошва сапог коснулась заснеженной суши; в сей раз парня сильно укачало. Причиной тому, вероятнее всего, стала невыносимая мигрень, усталость, а также бурное волнение, вызванное осознанием того, что скоро он воссоединится с своим единственным родителем, который ныне живёт мыслью о гибели сына. Молодой человек совершенно не знал, что скажет отцу, как объяснит своё возвращение и каким образом поведает ему почему же тот не стал закуской кровожадных каннибалов. Ещё в лодке Фабиан затронул тему того, каким богам он взмолился, что остался жив; однако, Стеф разговор поддерживать совершенно не хотел, отвечал сухо и кратко: "да", "нет", "может быть". А настырный двоюродный дядька всё не унимался: требовал от него увлекательной геройской истории и не умолкал ни на минуту, что неимоверно действовало на нервы, заставляя голову разболеться ещё больше. Тогда брюнет выдумал банальный сказ о том, как попытался дать бой монстрам, живущих в стенах этого жуткого замка, сумел сбежать и целый месяц скитался по подземельям, питаясь всякой дрянью, что поймает, найдёт. И если хмельной дядя уверовал в каждое слово, восхитившись отважностью племянника, то отец вряд ли бы поверил в этот несуразный бред. «А что я должен рассказать?» — спросил у самого себя Стефан. «Как секс со мной пришёлся по вкусу младшей дочери владычицы, к которой меня отправили на съедение? Как меня унижали, пытали, а позднее и остальные две дочки пустили по кругу? Или о том, как мне, в добавок ко всему, даже начало это нравится?» — парень энергично потряс головой, а затем потёр лоб ладонью. — «Ох, лучше бы я умер».

Когда мужчины прошли Одинокую Дорогу и старые развалины, Стефа озадачило то, что они подходят к тем самым жутким воротам, ключ к которым находился лишь у Карла Гейзенберга и, возможно, у других лордов деревни, а значит, владельцем такого предмета простой деревенский житель быть не может. Но его убеждения рухнули в один миг, когда Фабиан вытащил из кармана бекешы ключ с двукрылым эмбрионом.

— Откуда он у тебя?! — бешено рявкнул парень, схватив дядьку за меховой воротник полушубка. Сердце Стефана заколотилось лихорадочно быстрыми ударами, как будто кто-то бил кулаками по костям, стараясь вырваться из грудной клетки, кровь шибанула горячей волной в голову, а из яростно стиснутых зубов полетели слюни. Лишь одна маленькая мысль о серьёзности переворота смогла одновременно напугать и вывести его из себя.

— Отвечай! — он дерзко тряхнул Фабиана, как тряпку, затем приблизил к своему лицу почти вплотную, отчего тот почувствовал каждой клеткой огрубевшей кожи горячее, порывистое дыхание племянника.

Мужчина слегка испуганно посмотрел на Стефана, вглядываясь в почерневшие зрачки с налитыми кровью белками, а потом предостерегающе сжал его плечо.

— Полегче, племянник, — совершенно спокойно проговорил он, чуть сдавливая пальцами ключицу. — Я верю, что ты получил эти увечья не лёжа на спине, а давая отпор… но это не означает, что я испугаюсь твоего мужества.

Кадык молодого человека дёрнулся. Некоторые травмы, как бы это забавно не звучало, он действительно получил лёжа на спине, будучи расслабленным, получая неимоверное удовольствие, но знать о таком никому не следует. Совсем. Стефан послушно отпустил дядю, с такой силой оттолкнув от себя, что тот едва удержался на ногах; затем смущённо потёр щёку, шею и даже обмотанную кровавым бинтами культяпку с большим, указательным, среднем пальцем.

— Этот плен сделал из тебя мужчину. — гордо изрёк Фабиан, небрежным жестом поправляя воротник. — Месяц назад ты бы так бычить на меня и не посмел.

«Ты и представить себе не можешь насколько ты угадал, дядька. Представить себе не можешь…»

— И не нужно стесняться травм, малец, — он тыкнул в изувеченную кисть молодого человека, которая явно его тревожила. — Нет следов на теле лучше, чем следы от беспощадного боя.

Тогда Стефан раздражённо поморщился; мышцы на шее напряглись, а тонкие губы недобро скривились в гримасе омерзения, словно от общества двоюродного родственника вдруг стало противно. Однако он промолчал. Не промолвил ни слово. Брюнету частенько приходилось слышать от дяди хвалебные рассказы о войнах, драках, поножовщинах, что случалась в деревне, и ему это даже нравилось; но после четырнадцати эти истории не вызвали больше ничего. Лишь раздражение и сомнения. Фабиан, невзирая на его внешний вид, одежду, поведение, никогда не был на войне, ни на одной. Все происшествия, случавшиеся с ним — не более, чем выдумка, вдохновлённая рассказами некого Весёлого Торговца, о котором так часто приходилось слышать из уст местных мужиков, а вещицы, аксессуары, коими он так гордился — обыкновенная покупка у всё ещё того же таинственного торгаша. Фабиан — самый простой неудачник с не сложившейся личной жизнью, вечно всеми загнанный и отвергнутый, посему нашёл утешения только в двух вещах: в цуйке и купленной офицерской бекеше. Он живёт ложными воспоминаниями, выдуманными обстоятельствами и мечтами, что никогда не воплотятся. И сейчас, когда парень побывал в самом тылу врага, эти военные поучения бесили, как никогда прежде.