Он медленно спустился к маленькому седалищу и неудобно устроился на нём, сомкнув ноги так, словно являлся невинной неуверенной девочкой, что делит общество с взрослым мужчиной. Его тело чересчур сильно было напряжено, могло даже показаться, что парень перестал дышать.

— Мне тоже тяжело, — серьёзным голосом произнесла Леди Димитреску, поворачиваясь к нему всем телом, — Но будь добр…выдохни.

Поначалу брюнет взглянул на женщину с видимым напоминаем, а потом, осознав, что его плечи даже не вздымаются, наполнил лёгкие кислородом, сладким сигаретным дымом, что свободно летал по комнате, и глубоко выдохнул. Хозяйка одобрительно качнула головой, видя, как молодой человек начинает успокаиваться. Но так или оно было? Если тело потихоньку расслаблялось, то внутри всё сжалось от страха и ощущения своей ничтожности пред этой большой властной дамой.

— Кто бы мог подумать, что мужчина будет пребывать в моём замке дольше положенного. — тон Хозяйки прозвучал необычайно опечалено. — И я уже не знаю, как к этому относится… — она взяла длинный мундштук, что лежал на корпусе музыкального инструмента и сделала долгую затяжку.

Сложив красные губки в трубочку, выпустила серый дымок изо и продолжила:

— Я вижу, как твоё нахождение здесь повлияло на моих девочек: Даниэла по уши влюблена, Бэла с тебя глаз не сводит, а Кассандра…даже Кассандра! Её руки дрожат, когда ты рядом. Всё ЭТО, что они себе позволяют, — называется слабостью. Слабостью к мужчине. — Альсина брезгливо поморщилась. — И я бы тебя на куски порвала от ненависти, что меня переполняет к таким, как ты, но…. — Госпожа снова сделала паузу, поднеся кончик мундштука к устам. — Но что-то в тебе есть, помимо смазливой внешности. Как-никак, ты спас мою старшую дочь от гибели. Хотя абсолютно любой на твоём месте оставил бы её умирать и воспользовался случае улизнуть в разбитое окно. Но ты…несмотря на всякий риск…удивительно. — её бархатный спокойной глас звучал тихо и убаюкивающе. — Возможно, я даже смогла бы понять их, пересилив себя.

— Я…просто у вас чудесные дочери. — из-за дрожи в голосе Стефану было тяжеловато произносить слова, потому отделался небольшой фразой, которая, хоть и была, отчасти, лживой, но многое объясняла.

— Знаю. — Леди Димитреску самодовольно улыбнулась, демонстрируя, что лишь прекрасное может породить более прекрасное. — Как бы мне не хотелось, но я должна поблагодарить тебя за этот поступок, — она вернула мундштук обратно на корпус фортепиано и вздохнула, — Спасибо.

Не нужно быть ясновидящим, чтобы понять, что беседа с слугой не очень-то ей нравилась, но делала она это, с большей вероятностью, только для дочек. Не исключено, что именно под влиянием младшей она и затеяла этот разговор.

— В каких-то моментах я была с тобой довольно пренебрежительна и груба, но ты же знаешь, что лежит на душе матери, когда она переживает за свой дитя.

— Нет, — уныло выдал он, — Не знаю. Моя мать умерла, когда я был мальчишкой.

Госпожа тут же замолчала. На её лице не отражалось ничего; ни сочувствия, ни раскаяния. Она определённо не собиралась извиняться за поднятую тему, но, так или иначе, смерть родных выбила её из колеи. И видя, как Димитреску смутилась, Стеф тысячу раз пожалел, что рассказал об умершем родителе, однако, почему-то конкретно так захотелось ответить и никак иначе. Неосознанное давление на жалость?

Гнетущая неловкая тишина нависла в Оперной Зале. Она медленно душила обоих, и никто не знал, что с ней делать. Стефан всеми силами старался не смотреть на большую даму, дабы не привлекать лишнего внимания, но он попросту не мог; всё в ней так и требовало к себе прикованных взглядов.

— Тебе… — к удивлению, первой молчание нарушила сама Хозяйка, обратившись к брюнету. Она развернулась боком и заняла то самое положение, в котором находилось до его появления. — Доводилось играть на музыкальных инструментах?

Молодой человек отрицательно помотал головой, а Альсина закатила глаза и коснулась запястьем лба, будто вопрос заставил её постыдиться. Видимо, вспомнила, что молодой человек знатью не являлся.

— Совсем забыла. — пробормотала она. — Тем не менее, научиться никогда не поздно. Да и навык полезный. Особенно для слуг. — женщина галантно указала ладонью на клавиши, позволяя парню дотронуться до них. — Попробуй.

Стеф неуверенно потянулся пальцами к белым пластинкам и сильно надавил на одну из них. Неприятный высокий звук прозвучал по всей оперной, вынудив парня свистнуть челюсть.

— Не думаю, что это хорошая идея. — тихо сказал он, убирая руку, коя нагло коснулась клавиши. — Я плохой ученик.

— Зато я хороший учитель, — она горделиво вздёрнула подбородок и обворожительно улыбнулась, — Давай начнём с азов.

И они начали. Обучение, как предполагалась, давалось брюнету тяжело; он не мог запомнить, где какая клавиша, отвечающая за ту или иную ноту, расположена, не поспевал за руками Хозяйки, когда та наглядно показывала исполнение маленького мотивчика, чтобы молодой человек повторил, постоянно фальшивил и медлил. Однако, Альсина оставалась невозмутимой, будто и раньше сталкивалась с трудоёмким процессом преподавания уроков игре на фортепиано.

— У тебя, к моему удивлению, тонкие и длинные пальцы. — заинтересовано отметила дама, державшись за его руку, дабы направлять на нужную пластинку. Его ладонь, стоило только Госпоже накрыть её, полностью терялась под большой белой кистью с ярко-красными ногтями. — Необычно для простолюдина.

— Спасибо…полагаю.

Из-за незначительного расстояния между ними, когда плечо невольно касается её руки, когда он слышит размеренное дыхание, вздымающее действительно большую женскую грудь, тело покрылось холодным потом, а эти самые пальцы, что она так хвалила, предательски задрожали. Она вновь приказала ему повторить мотив, что продемонстрировала ранее, но как можно внимать её кистям, когда волнение не даёт покоя? Стефан сфальшивил первую же ноту.