— Если вы говорите про Илину, то вины вашей не было.

— А я себя и не виню, Герцог, в том-то и дело. Я не менее ужасен, чем они.

Торговец помедлил с ответом, пуская дымовые колечки в потолок. Он словно о чём-то задумался.

— Можно ли считать себя ужасным человеком, ежели мысли об этом не дают покоя? — отведя взгляд куда-то в сторону, наконец, заговорил торгаш. — Все мы неидеальны и никогда не будем таковыми, но есть определённые личности, в которых нет абсолютно ничего хорошего. И действительно понять их не под силами никому.

— Вы в этом уверены? — чуть ли не шёпотом спросил Стефан, тоже совершенно не смотря на своего собеседника. — Вероятно, они просто скрывают это в себе, считая за слабость и что-то постыдное. — он кисло улыбнулся, разглядывая ассиметричные узоры на ковре, что лежал под товарным столиком.

— Зачем хорошему человеку стыдиться своих эмоцией и приравнивать их к слабостям? Разве так делают гуманные люди?

— А вы разве не говорили, что несовершенность — это нормально?

— Речь шла о малейших недостатках, а не кровожадности, апатии и прочих психических расстройствах, которые непосредственно причиняют вред человеку и его окружению. Бездушные изощрённые убийства нельзя оправдать ничем, дорогой друг.

— Но…но это их способ пропитания. — сглотнув, выдал он, сам не веря в сказанное. — Хищники же охотятся на мелких животных, дабы прокормить себя и своё потомство. Выживает сильнейший.

Герцог нервно и сильно втянул дым сигары, отчего последовал громкий и безудержный кашель.

— КХЕ! Вы себя слышите…КХЕ-КХЕ…Стефан? — торговец толстым кулачком слегка побил по собственной груди и положил скруток табачных листьев, при этом не затушив его, в пепельницу. — Вы выгораживаете душегубство! Только взгляните на себя, — большой мужчина неприлично ткнул своим мясистым пальцем с золотым перстнем в сторону молодого человека, — Что они с вами сделали! Эти увечья, это истощение, помешательство…на вас наложены не чары, мой несчастный друг, а феромоны.

— Что? Феро…феромоны? — брюнет резко поднял голову и испуганно уставился на лавочника.

Тут-то кое-то и прояснилось: приятный, не пойми откуда возникший запах, исходящий от каждой девушки — совсем не был ароматом дорогих духов. Потому-то, в первую встречу, он почувствовал отвратную вонь крови и сладковатый смрад гниющей плоти, что струился от девичьих тел. Но стоило той же Бэле напасть, вплотную приблизиться к парню, как цветочное амбре наполнило ноздри и заставило внутри всё трепетать, не давая возможности думать ни о чём другом — лишь о ней. Таким образом, она обездвиживала его в попытке упростить себе трапезу. А запах Кассандры? Его дикие нотки крови и нарда, в торфянисто-землистом аромате которого есть некоторые животный оттенки, нагонял страх, будоражил подсознание и вводил в состояние замешательства, вынуждая жертву впадать в панику. В отличии от старшей сестры, Касс больше нравилось настигать свой ужин собственноручно, преследуя и загоняя добычу, которая безумно метается по всему замку, в угол. С Даниэлой же было всё немного сложнее: она не выделяла феромоны сразу; девушке нравилось некое сопротивление и неподдельные эмоции, которые пленники испытывали, когда она затевала свою маленькую игру. Рыжая бестия находилась полной уверенности, что жертва и без веществ воспылала к ней любовью и страстью. И ей было совершенно плевать, что на самом деле чувствует питомец, в конце концов, он фатально умрёт, но это до тех пор, пока Дана сама не увлечётся игрушкой и не захочет её отпускать. Собственно, поэтому Стеф почувствовал её аромат позднее, чем у остальных сестёр, хотя сближался с ней намного чаще, однако, и трупный смрад он не чуял. Принадлежало ли тогда это мёртвое зловоние телам девушек или же являлось напоминанием о предшествующем убийстве — вряд ли теперь выяснится.

От мысли, что передряга, в который он оказался, намного хуже, чем думал, начало мутить; вся комната мнимо начала вращаться вокруг, в желудке возникла тяжесть, а лицо позеленело. И парень бы сблевал, от отвращения к себе, в первую очередь, на это дорогое паласное покрытие, если бы было чем. Но он только издал мерзкий гортанный звук, кой, по идеи, должен способствовать рвоте; глаза его сразу же намокли от слёз, что были вызваны болью неудачных попыток избавиться, видимо, от кишок, а руки затряслись, как у заядлого пьяницы. И отвращение к собственному организму набрало силу, поняв Стефан то, что даже сейчас, когда новые гадкие факты всплывают на поверхность, он не может противиться мыслям о красоте и изяществе Бэлы, о хищном азарте и грубости Кассандры, о звонком девичьем смехе и пылкости Даниэлы, совсем никак.

— Вам нездоровится? Скверно выглядите. — торговец вовремя вытащил молодого человека из плена личных размышлений маленьким напоминаем о своём присутствии.

— Я не в себе…вы правы, Герцог. Чертовски правы. И я понимаю, что это противоестественно, аморально и омерзительно, но… — брюнет опустил голову и закрыл лицо руками, чтобы не видеть осуждающих глаз торгаша, которые будут прожигать его дотла. — У меня не получается сопротивляться чувству, что испытываю к ним. Не знаю как объяснить это состояние…я-я болен?

— Вы во власти аттрактантов, Стефан. Не забывайте, что эти “дамы” не люди, пусть и были когда-то, а рой плотоядных мясных мух, что заманивают добычу в свою ловушку, и вы исключением не стали, отчасти.

— Но это разумный рой. И они мыслят, как люди! Испытывают эмоции, чувствуют…почему?

— Вероятно, в этом заключается смысл эксперимента: создать не просто оружие, а себе подобное существо, что будет способно размышлять, говорить, реагировать на происходящее. В конечном итоге, Леди Димитреску зовёт это мушиное скопление дочерями, а значит, результат успешно достигнут. — мужчина постукивал пальцами по столу, явно о чем-то думая. — И вы невероятно точно отметили то, что это всё противоестественно — это ход против природы. Наука движется вперёд; она удивительна, и она опасна. Наше Божество искушает судьбу тем, что нарушает равновесии в окружающем нас мире. Это ужасно. — Герцог тяжело вздохнул. Разговоры о пренебрежении к научной этике несомненно расстраивали его, но по какой причине? Габаритные размеры и загадочность беловолосого мужчины так и кричали о том, что, скорее всего, частью эксперимента приходилось быть и ему.

— Наука? — всё сказанное торговцем в больной голове как-то не отложилось. Единственное, что раздавалось отголосками в мыслях — эксперименты. Опыты. Те самые, о которых случайно упомянула Бэла, именно те, что описывались в дневнике Хозяйки о создании лжепотомства, и, возможно, о неудачных плодах, разгуливающих в недрах замка.

— Ох! Прошу прощения, что забиваю вам голову своими недовольствами. Забываю, что вы, друг мой, несмотря на необычайный для простого деревенского парня ум, всё ещё отгорожены от мира и его развитий.