— Ребенок? — голос Эштера срывается. Я слышу, как он тяжело сглатывает.

— Да, ребенок, — отвечает Гор. — Тот, которого ты, ублюдок, ей сделал.

— Ребенок, — раздается шепот, полный благоговения. — Мой… ребенок.

Истинный склоняется надо мной и коротко втягивает воздух, принюхиваясь, — пытается учуять беременность.

— Сын.

— Сын! — Пальцы Эштера в восторге стискивают мои, неподвижные. — Мой сын!

— Теперь уже не твой — мой, — жестко усмехается Гор. — А ты, подонок, еще заплатишь за свой обман. Я не успокоюсь, пока не выпущу тебе кишки.

Боги! Он ведь исполнит свою угрозу. Снова вызовет Эштера на поединок. Попытается убить. Альфы не бросают слов на ветер.

— Оставь ее мне. Зачем тебе самка, беременная чужим щенком? Ты ведь ее не любишь.

— Заткнись. Элен для меня родная.

Тьма постепенно отступает. Я всеми силами стараюсь избавиться от странного паралича, и наконец мне удается пошевелить пальцами.

— Видел? — Эштер нависает надо мной. — Рука дернулась! И ритм дыхания изменился. Она приходит в чувство.

— Элен? Ты меня слышишь? — Гор гладит меня по волосам. — Как ты?

Веки перестают казаться налитыми свинцом, и я открываю глаза, но тут же жмурюсь от яркого света. Это не солнечные лучи бьют в лицо — в лесу ночь — над ладонью Эштера переливается магический шар-фонарик. Волки прекрасно видят в темноте, но не все из них любят долго в ней находиться.

— Потуши, — приказывает Гор, видя, как я закрываюсь ладонью от источника освещения. Огненный сгусток, рожденный колдовством, тут же гаснет.

— Что-нибудь болит? — спрашивают волки одновременно.

Я мотаю головой и пытаюсь приподняться. Эштер поддерживает меня под спину, Гор убирает из моих волос застрявшие травинки.

— Тебе надо сменить сущность, чтобы…

— Знаю.

— Сможешь?

Пожав плечами, я призываю последние силы — и вскрикиваю от боли в деформирующихся костях. Усталость, недомогание, яркие эмоции, как правило, затрудняют перестройку организма, делают обращение мучительным.

Минута агонии — и на землю безвольно падает белая пушистая волчица. Веки снова кажутся невероятно тяжелыми и опускаются сами собой.

— Спи, Элен. Тебе надо отдохнуть, восстановиться.

Прежде чем последовать этому совету, я окидываю мутным взглядом обоих волков — убеждаюсь, что их собственные раны затянулись. Ускоренная регенерация справилась: бок Эштера чист от шрамов, Гор даже не прихрамывает, хотя во время драки кровь так и хлестала из прокушенной ноги. Добровольно погружаясь во мрак, из которого так сложно было выбираться, я чувствую, как с двух сторон ко мне прижимаются теплые мохнатые тела. На одну ночь оборотни заключают шаткое перемирие и вместе охраняют мой сон. Лежать между ними, сильными, жаркими, приятно и успокаивающе, хотя на периферии сознания не перестает биться тревожная мысль: это затишье перед бурей, короткая пауза.

Гор обещал убить Эштера, выпустить ему кишки. За предательство, за ложь. Но никакого обмана не было. Эштер не виноват. Вернее, мы виноваты с ним в равной степени.

Что делать? Как не допустить кровавой бойни?

Изнуренная последними событиями и переживаниями, я почти сплю, когда в мою голову внезапно врываются чужие мысли.

«Сын! У меня будет сын!» — крутится в сознании черного волка.

Слышала, у истинных пар так бывает: в зверином обличье они способны улавливать эмоции друг друга и даже обрывки непроизнесенных фраз. Прежде я в это не верила, но теперь убедилась на собственной шкуре. Эштер лежал слева от меня и мечтал о том, как возьмет на руки нашего ребенка.

* * *

Посреди ночи я возвращаю человеческий облик. Это вынужденная мера: моя волчица теряет голову от близости истинной пары и контролировать себя становится невозможно. Зверь не знает запретов, не мучается сомнениями, не понимает, зачем идти против природы. В животной ипостаси очень сложно сопротивляться желаниям, а желание у беременной самки одно — быть рядом с отцом своего детеныша.

Раны затягиваются, вместе с силами и хорошим самочувствием ко мне возвращается сексуальное влечение. Обе моих сущности рвутся к Эштеру, но если человеческая женщина еще способна обуздать инстинкты, то волчица даже не пытается держать себя в руках. Проснувшись, я сбегаю в ближайший овраг, где провожу остаток ночи. Вернуться под теплый мохнатый бок страшно. Рядом с Эштером все мысли только о сексе, о диком животном совокуплении, о том, как приятно и правильно ощущать внутри член истинного. Несколько часов я служила прослойкой между двумя красивыми горячими самцами, но оказаться хотела лишь под одним из них. После измены, после того, как я горела в объятиях идеального партнера, мужчины, предназначенного мне судьбой, страсть к Гору поблекла, выцвела, словно платье, постиранное десятки раз. Конечно, я не признаюсь в этом даже самой себе. С упорством фанатика продолжаю отрицать очевидное. Но обманываться все труднее.

Во второй раз я просыпаюсь на рассвете с мучительной головной болью. Она — результат моих душевных терзаний, борьбы с собственной природой.

Я голая. Платье порвалось на мне в момент обращения, когда я кинулась за Гором, жаждущим мести. Он жаждет мести до сих пор. Сверху до меня долетают обрывки разговора, от которого волоски на руках встают дыбом и в душе взметается паника.

— Завтра в полночь. На выступе горы Всех Богов, — бросает мой, надеюсь, еще жених. — Один из нас умрет. Такое смывается только кровью.