— Элен, стой! — Мое запястье ловят теплые пальцы. Гор наконец прерывает затянувшееся молчание: — Пожалуйста, не уходи.

— Что ты творишь, сын? Слышал, что сказала Хлоя? Ребенок не твой. Эта девка тебе изменила и теперь брюхата не понятно от кого. Пусть валит.

— Нет. — С тяжелым вздохом любимый трет переносицу. — Элен не виновата.

Заступился! Он все-таки за меня заступился! Возразил отцу. Воодушевленная, я даже нахожу в себе силы посмотреть на Освальда. Бардовый от гнева, вожак вскакивает с дивана и решительно идет в нашу сторону.

— Ты в своем уме? Не виновата? Что ты несешь? Тебя околдовали? Или из мужчины ты превратился в подкаблучника, в коврик для женских ног?

Каждое отцовское слово для любимого как пощечина. Гор вздрагивает, словно от настоящей боли.

Освальд останавливается в шаге от него и брызжет слюной:

— Не разочаровывай меня, сын!

Под взглядом вожака Гор будто сдувается, делается меньше в размерах, горбится, но продолжает сжимать мою руку.

— Элен не виновата. Я не брошу ее. Мы поженимся, как и планировали.

Даже не верится, что он это говорит — он, примерный сын, во всем подчиняющийся отцу.

От ярости Освальд начинает шипеть как змея:

— Не бросишь? Ты точно спятил. Хочешь выставить себя посмешищем, опозориться перед всей стаей? Ты же будущий вожак! Кто станет подчиняться вожаку-рогоносцу? Несколько месяцев — и запах выдаст, что ребенок не твой.

— Может, существует зелье, способное замаскировать запах? — с надеждой Гор смотрит на гадюку-шаманку, заварившую всю эту кашу. Дрянь! Вырвать бы ей длинный язык! Оттаскать бы за волосы!

На вопрос Хлоя отрицательно качает головой. Что-то мне подсказывает: даже если зелье, о котором спрашивает Гор, существует, ведьма-паскудина не станет помогать нашей семье.

Освальд тем временем негодует:

— Серьезно? Ты ищешь лазейки вместо того, чтобы гнать шлюшку взашей?

— Не говори так об Элен.

— Ты вообще мужик? Что у тебя в штанах? Похоже, у меня не сын, а дочь.

— Дорогой, не надо, — даже Анна не выдерживает этого морального избиения и робко пытается образумить мужа.

— Ладно. Хочешь жить с проституткой — дело твое. Но воспитывать чужого выблядка… Пусть твоя гулящая невеста хотя бы сделает аборт. Подумай о своей репутации.

Внутри все холодеет. Эта беременность — моя единственная возможность стать матерью. Гор же не потребует, чтобы я…

— Нет. Мы не будем убивать ребенка, — говорит любимый и, словно в подтверждение, стискивает мои пальцы.

Глаза Освальда превращаются в узкие щели, пылающие адским огнем.

— В таком случае у меня нет сына. Выбирай: либо ты выгоняешь эту шваль и женишься на нормальной волчице, которую я тебе выберу, либо можешь валить на все четыре стороны вместе со своей брюхатой подстилкой. Понял? Мне не нужен наследник-тряпка.

Гор бледнеет и дергается словно от удара. Это и есть удар — внезапный и сокрушительный, отправляющий в нокаут. Из моей груди вырывается изумленный вздох. Точно такой же слышится со стороны дивана, где сидит мать Гора. Краем глаза я замечаю, как Анна подается вперед, как Хлоя в шоке прижимает ладони к груди. Разве можно быть настолько жестоким? Выгнать единственного сына из стаи. И за что? Просто за то, что он ослушался воли отца?

— Выбирай, — повторяет вожак, и усмешка трогает его губы — мерзкая снисходительная ухмылка, при виде которой хочется помыться. На лице Освальда — осознание собственного превосходства. Он смотрит на Гора с уверенностью победителя, ни секунды не сомневаясь, что угрозами сможет продавить сына, подмять его под себя. Взгляд Освальда словно говорит: «Я знаю, какое решение ты примешь».

Бровь Гора дергается в нервном тике. Тысячи ледяных иголок впиваются в мои плечи. Кажется, кто-то открыл окно, иначе почему вдруг стало невыносимо холодно?

— Ну? — Освальд скрещивает руки на груди в жесте хозяина положения, и улыбка еще шире растекается по его губам. — Тряпка ты или будущий вожак волчьего клана?

Я не знаю, что ответит Гор. Не знаю!

В гостиной будто возникает и разрастается черная дыра, готовая всосать в себя все, — звуки, кислород, жалкие крохи моего самообладания. Мы замираем, как герои фильма, поставленного на паузу, — Гор, я, Анна, Хлоя. Стоим, погруженные в гнетущую тишину, тонем в ней, захлебываемся. Двигается только Освальд. Словно для нас время замерло, а для него нет.

— Итак? — вожак подходит к Гору и хлопает его по щеке — легонько, с оскорбительным пренебрежением. Как пса. — Тряпка или?..

Любимый отшатывается. Стальным капканом стискивает мои пальцы. Судорожно. До боли, до хруста.

— Я, может быть, и тряпка, — говорит он, — но умею нести ответственность за свои поступки. Пойдем, Элен.

Меня резко дергают и тянут к двери.

— Стоять! — орет вожак, но Гор не останавливается, пересекает гостиную, огибает выросшую на пути Хлою, проходит под аркой, а вслед ему летят проклятия: