Мне хватает нескольких секунд понять, как я на самом деле счастлива в этот момент. Улыбка медленно угасает, но ощущения лишь разрастаются. Алек не сразу понимает, отчего мой взгляд становится таким сконцентрированным на его лице, хмурая складка пролегает меж его бровей, когда он взором вопрошает, в чём дело.

Закидываю руку назад и кладу ладонь на щетинистую щеку Алека. От лёгкого прикосновения моих пальцев он едва заметно вздрагивает, его глаза мгновенно темнеют, приобретая во взгляде глубину.

— Спасибо, Алек, — хрипловатым шёпотом произношу я. — Спасибо за всё, что делал и делаешь для меня, — ощущаю, как сердце тяжелеет от эмоций, и мне требуется сглотнуть, чтобы голос звучал ровнее. Никогда бы не подумала, что когда-то снова испытаю волнение, признаваясь ему в своих чувствах. — Ты не представляешь, как я люблю…

— Это была твоя мама, принцесса, — неожиданно обрывает меня Алек, и только в этот момент я замечаю, как его взгляд изменился.

В нём появляется то, чего там быть не должно. Его съедает вина.

Мой голос появляется не сразу, пару секунд я трачу, чтобы сформулировать одно простое:

— Что?..

Алек глубоко вздыхает и прикрывает глаза, трёт пальцами переносицу, словно за это время может что-то облегчить. Только непонятно, для кого. Когда Алек начинает говорить снова, внутри меня начинает что-то лихорадочно колотиться.

— Твоя мама сказала мне, где тебя искать, — отвечает он на выдохе. — Мы бы вряд ли когда-то нашли базу, если бы не она. Прости, я не знал, как тебе это сказать.

И я его понимаю, такое точно не говорят в ответ на фразу «я люблю тебя».

Горло пересыхает, я таращусь на Алека, наверное, целую минуту, прежде чем ожить и сесть. Алек едва успевает скинуть ногу на пол, когда я разворачиваюсь и упираю кулаки в диван. Ещё секунд тридцать я смотрю на свои колени бессмысленным, пустым взглядом, невидящим ничего, кроме расплывающейся черноты джинс. Алек молчит, ждёт, когда я наконец осилю взглянуть на него.

— Как… — безрезультатная попытка, в горле встаёт ощутимый ком. — Как она нашла тебя?

Некоторое время Алек смотрит на меня, что-то анализируя.

— Ты знала, — озвучивает он вместо ответа.

И в этот момент я понимаю, что мы до сих пор так нормально и не поговорили.

Я киваю, а затем снова смотрю на колени.

— Виктор рассказал мне.

И снова это ужасное, съедающее время молчание. Я чувствую на себе внимательный взгляд Алека, пока он не садится иначе, кладя локоть на согнутую в колене ногу. Пальцы второй руки захватывают локоны моих волос, перебирая их между большим и указательным.

— Она много чего знала, принцесса. В том числе и то, где я живу, и что ты обратила гибрида, и когда Виктор тебя планировал перевезти.

Когда мой недоумевающий взор обращается к Алеку, он вскидывает руку вверх.

— Не спрашивай меня, откуда. Все, что я знал, только что рассказал тебе.

И снова целью моего взгляда становятся пошарканные на коленях джинсы. Растирая друг о друга пальцы рук, пытаюсь изо всех сил собраться. А потом меня словно прорывает: я рассказываю Алеку всё, что хотела и не хотела бы вообще когда-либо озвучивать. Часть я просто не хочу вспоминать, но в какой-то момент понимаю, что это почти так же, как сорвать пластырь. Страшно, но боль длится несколько острых мгновений, пока не исчезает вместе со всеми словами. На месте остаются лишь призрачные ощущения и знания, что шрам с тобой навсегда.

Впервые Алек тих, как никогда. Он сосредоточено слушает, когда я пересказываю все разговоры с Виктором и что он поведал мне, пока его терпение не заканчивается.

— Ты — не лабораторная крыса, принцесса, — обрывает мой вывод Алек строгим, низким голосом, но большую часть жёсткости сдерживает, которую можно увидеть, стоит посмотреть в его глаза. Его взгляд вполне способен воспламенить этот дом, если бы он не контролировал то, что на самом деле испытывает. Он не просто зол. — Виктор хотел, чтобы ты сдалась таким методом. Большая часть всего даже может быть выдумана.

Я безрадостно усмехаюсь.

— Или, наоборот, лишь малая. По крайней мере, про маму он не обманул.

Алек поворачивает моё лицо за подбородок.

— Нет, Лена, — вот теперь он максимально много вкладывает в свой голос серьёзности. — Я не пытаюсь облегчить твою боль, хотя мне это хотелось бы больше всего. Я просто знаю это. У главы ордена один метод: заставить почувствовать себя беспомощным. Отсюда манипуляции близкими.

Поняв, что я уже не отвернусь, он убирает руку и пожимает плечами. Его беспечный вид держится с натяжкой: напряжённая челюсть, острые скулы, потемневшие глаза, которые даже в таком состоянии могут дарить мне столько внимания и тепла.