Записку она оставила прямо на страничке с текстом. Не записка даже, а что-то вроде короткой рецензии.

"Остроумное решение. Но опасное. Впрочем, у тебя неплохие шансы", - вот, собственно, и все, что там было написано.

– Господи, - тихо сказал я вслух. Вздрогнул от звука собственного голоса, заткнулся.

Подошел к зеркалу, испытующе заглянул в глаза своему отражению.

– Кто написал эту записку?
– спрашиваю.

Глупо, конечно. Но я очень нуждался в собеседнике, а иных антропоморфных существ в комнате не было.

Мое зеркальное отражение зашлось беззвучным хохотом. Смеялось оно, надо сказать, от души. Я же стоял, как громом пораженный, и пялился на этого самодовольного болвана.

А потом плюнул на все и пошел одеваться. Гори он огнём, этот мой хохочущий зазеркальный двойник. Пусть себе в одиночку досмеивается, если уж ему так приспичило.

Глава 122. Йахья

...мы не делали ему раньше одноименного.

– Ага, писать, оказывается, тоже умеешь. Тоже мне, человек Ренессанса, на все руки мастер, блин... Это не автобиография, надеюсь?

Веня улыбается и хмурится одновременно. Про себя отмечаю, что неплохо бы и мне научиться такую морду лица изображать. Пригодится.

– Какая же автобиография?
– удивляюсь, надо сказать, вполне искренне. Это биография моего покойного тёзки. Я что, похож на мизантропа?

– Не похож ты ни на мизантропа, ни на синантропа, ни даже на питекантропа. Вообще на "антропа" не похож... Так что, хочешь сказать, все выдумка?

– Конечно. Основанная, между прочим, на результатах нашего совместного, не сказал бы, что тяжкого, труда.

– Труд трудом, а список несбывшихся желаний чей? Не твой, часом?

– Ну уж нет. Баккарди с колой я пил, и не раз. Ничего особенного, просто название красивое... За границей так и вовсе вырос. В военном городке, правда, в польском захолустье, но это уже частности. Заграница, она и есть заграница, галочку в анкете можно ставить. Самолётами Аэрофлота пару раз летал в детстве, с родителями. Даже на сцене выступал: мне в девятом классе одна девочка нравилась, она в театральную студию ходила. Пришлось и мне записаться. Меня с руками оторвали, даже без прослушивания: у них мальчиков не хватало. В таких местах мальчиков всегда почему-то не хватает...

– Ага. Небоскрёб, кокаин, устрицы, мулатка?

– Чего не было, того не было, - смеюсь.
– Но трёхсотлетний юбилей я твёрдо намерен отпраздновать.

– С тебя станется...

Позже, когда приходит время прощаться, ибо бар закрывается, а нам обоим завтра предстоит пробудиться к активной жизни задолго до рассвета, Веня задумчиво говорит:

– В принципе, если у тебя появится желание еще больше отличаться от своего тёзки, с вождением автомобиля я могу помочь. С мулаткой, пожалуй, тоже. Насчет кокаина не обещаю, но постараюсь разузнать.

– Спасибо, - отвечаю растерянно.
– Дело хорошее.

А по дороге домой гадаю: это у него оборот речи такой: "еще больше отличаться от своего тёзки", или этот хитрец о чём-то догадывается? Впрочем, пусть себе. А я посмотрю, какая идиотская будет рожа у моего персонального исследователя, когда он попытается высказать свои догадки вслух. Тайны, вроде моих, - они ведь только потому и тайны, что формулировке не поддаются. Так что никаких проблем.

Глава 123. Йель

Йель попал на крючок к рыболову и лишился кончика клюва, но с помощью хитрой уловки вернул его себе.

Время идет, наступает март, снег превращается в серую ноздреватую грязь, ледяная твердь истончается, обнажая нежную земную, и птичий щебет разрывает мне сердце, суля какую-то смутную надежду - не знаю уж, на что.

Я-то ничего не жду. Ничего и не происходит. То есть, все время что-то происходит, и вокруг полно сорок-добровольцев, всегда готовых принести мне новости на хвосте. В том числе и свежайшие новости обо мне, любимом. Я их внимательно выслушиваю, но понимаю, что меня это как бы не очень касается. Я умудрился стать эпизодическим персонажем собственной жизни. "Оверсайдер" этот Венин термин нравится мне все больше. Не то чтобы он мне льстит, просто чертовски точен, меткое попадание, в яблочко. Ай да Веня, ай да Вильгельм Телль!

"Вильгельм Телль", межу тем, развил бурную деятельность. Готовит триумф моего мёртвого двойника. Выставка запланирована на сентябрь, поскольку весной, дескать, уже не успеть, а лето, по его утверждению - "мёртвый сезон". Про себя я думаю, что "мёртвый сезон" - очень неплохое время для выставки мёртвого фотографа, но с советами не лезу. Нам, потомкам Чингисхана, все едино: что нуждающихся в оплодотворении подтаскивать, что оплодотворенных оттаскивать. К тому же, Вене виднее, ибо он стоит на вершине информационного холма, а я - не в долине даже обретаюсь, а на дне глубокой ямы.