Я доволен таким положением вещей: в моей яме тепло и уютно. На свете счастья нет, но есть покой и воля, горячий душ и конфеты "Птичье молоко", черный кофе и темный ром, уроки вождения и песенки "Queen", хорошая обувь и английские сигареты. И еще много всякого разного. Мулаток и кокаина, правда, как не было, так и нет, но - дело наживное. Какие наши годы!

В поте лица постигаю науку получать удовольствие от мелких радостей бытия, поскольку крупных радостей мне пока не светит. Очевидно, я превысил свой лимит еще в прошлом году. Сначала наяву, потом - во сне. Так что теперь придется немного потерпеть. Ничего, потерпим, тут важно найти побольше приятных мелочей, зарыться в них с головой и почаще ворочаться с боку на бок, чтобы вокруг все шумело, гремело и перекатывалось, чтобы не было ни малейшего шанса сосредоточиться на размышлениях о собственной участи. В этой дурацкой мишуре можно, пожалуй, спрятаться от тоскливых прошлогодних страхов, снующих по щелям вместо милых моему сердцу рыжих тараканов. Травлю их, травлю, а толку...

– У меня все хорошо, - говорю я по утрам своему зеркальному отражению. Все очень, очень здорово. Никогда не думал, что моя жизнь сложится так замечательно. Даже надеяться не смел.

– Ты уверен?
– саркастически ухмыляется оно.
– За последний год ты потерял любимую женщину, лучшего друга, профессиональную квалификацию, родной город, интерес к жизни, остатки разума, и даже уверенность в том, что поутру в твоей постели проснется тот же самый парень, который забрался туда накануне. Продолжить список, или достаточно?

Список, что и говорить, внушительный. Но на сей случай у меня есть хороший ответ.

– Представь, - говорю я угрюмому обитателю зазеркалья, - что тебе вдруг предложат совершить путешествие во времени, в том направлении, куда никого не пускают. Открываешь глаза - за окном проспект Мира, на календаре, скажем, начало мая девяносто второго. Последнее воспоминание - "путешествие на Запад" по коммунальному коридору, до уборной и обратно. Ничего не было: никаких гадалок, никаких наваждений, никаких демонов, двойников, несбывшихся реальностей и роковых любовей. Впереди - халтура на свадьбе в Беляевке, легкое отравление местным самогоном, покупка новых джинсов и знакомство с умопомрачительной блондинкой, которая через неделю радостно сообщит тебе, что морально готова к замужеству. Правда, здорово? То-то же, сиди и не выпендривайся, горе мое.

Зазеркальный хмырь, как и я сам, вынужден признать, что единственным привлекательным пунктом программы может считаться, разве что, погода. Май в прошлом году, и правда, был изумительный. Мартовская Москва по сравнению с тем дивным, душистым маем - лимб строгого режима для некрещеных трудных подростков, в лучшем случае.

Эта нехитрая уловка, как ни странно, помогает мне всякий раз, когда слабохарактерная сволочь, имеющая, к сожалению, немалую власть над моим организмом, начинает истерически вопить, что жизнь ужасна, сердце разбито, впереди - лишь мрак безумия, "лестница в небо", да зловещая дата: "1965-1995".

Ну, почти всякий раз...

Глава 124. Йима

Место его действия всегда на земле, в мире людей.

Стараниями новых друзей я как-то ухитрился выправить паспорт для заграничных путешествий, и в августе уехал в Прагу, лучший из городов, куда можно было попасть без въездной визы, и вообще, лучший из городов - это я понял примерно через полчаса после прибытия.

Добрался пешком до центральной части города, распахнул рот и соляным столбом застыл на углу Железной и Камзиковой улиц. Так и стоял, пока не вспомнил, что где-то тут, на Железной, расположен пансион, в котором я собирался остановиться по настоятельной рекомендации опытной путешественницы Раисы. Хорош он был, или плох, я так и не понял, поскольку появлялся там лишь заполночь, чтобы проспать несколько часов и убежать, не дожидаясь обильного континентального завтрака, достоинства которого мне еженощно расписывал старенький ночной портье, потрясенный моей демонстративной аскезой.

Целыми днями я как одержимый кружил по старой Праге, вечера проводил на летних верандах кафе, а по ночам прятался от добродушных сувенирных Големов в ветвях ивы, растущей на берегу Влтавы. Сидел там с блаженной улыбкой, кидал в воду мелкие камешки, молчал и не желал для себя иной участи.

Я не столько гулял, сколько блуждал. Многочисленные карты Праги (я с маниакальной одержимостью неофита покупал их примерно по две - три штуки в день) служили скорее первобытными талисманами, придававшими мне некоторую уверенность в себе, чем путеводителями. Я то и дело забредал в переулки, которые, по моему разумению, должны бы находиться на другом берегу. Проскакивал повороты, ведущие к центральной площади, не найти которую, теоретически говоря, невозможно, а вот я обнаружил ее лишь за день до отъезда. Именно в этом, - казалось мне в те дни, - и заключается таинственное предназначение всякого настоящего волшебства: сбивать нас с пути, кружить голову, превращать надежные путеводители в бессмысленные сувениры.

Потому что нет зрелища печальнее, чем уверенный в себе, пешеход, из года в год снующий по хорошо изученному маршруту: туда-сюда, туда-сюда... Не "венец природы", а маршрутный троллейбус какой-то, прости господи! Именно тогда я начал понимать, как мне повезло: по крайней мере, я бреду наугад, "туда, не знаю куда" и ждет меня там "неведомо что" - все как в сказке, читайте Проппа, граждане масоны-розенкрейцеры, и будет вам счастье.

Или его пластиковая имитация.

Прага стала для меня именно пространством волшебной сказки, колдовским городом, важной, хоть и случайной остановкой в моей экспедиции "не знаю куда". Здесь я учился не бояться смерти. Здесь я вдруг ощутил себя развеянным ветрами, а потому начал бормотать наизусть разрозненные обрывки из Гарсиа Лорки:

Когда умру,

стану флюгером я на крыше,

на ветру.

В Праге перспектива стать флюгером совершенно не пугала, скорее уж наоборот - обнадеживала. Призраки, которые бродят по ночным улицам Праги, думал я, - счастливчики, какими бы драматическими подробностями не изобиловало их посмертное бытие. Если (вполне в духе каббалистической традиции) считать мир, в котором мы живем, беспорядочными черновиками бога, то Прага - удачный абзац, который будет без изменений переписан в окончательный вариант Книги.