– Вам это так с рук не сойдёт… – прохрипел я, едва не падая со стула. – Всем рассажу.

В застенке раздался дружный смех пяти палачей.

– А кто тебе поверит, малявка? – спросила Нина Ивановна, растягивая улыбку до ушей и обнажая при этом ряды своих мелких и кривых жёлтых зубов.

– Я могу идти? – с надеждой спросил я.

– Погоди… – прошипела старуха, поднимая со стола телефон. – Надо сперва одно дельце уладить.

Она отыскала в списке контактов мою мать и позвонила ей.

«Алло, Людмила Юрьевна, – начала немка. – А это вас социальный педагог беспокоит. Нина Ивановна меня зовут. Да, я тут к вам вот по какому вопросу…Да, ваш сын сегодня такое натворил, что у меня просто в голове не укладывается! Да! Да! Сбежал с уроков, шлялся непонятно где, дрался, избил одного очень хорошего мальчика… Да! Да! Орал на всю школу ещё, матом ругался… Меня обматерил! Я поражена! С виду он у вас вполне приличный мальчик… Да! Да! Он сейчас у меня здесь сидит. Дать ему трубку? Хорошо, не буду. Ну, вы за ним заедете? А, тогда хорошо. Приезжайте!».

Нина Ивановна положила трубку.

Я стискивал зубы от негодования. От такой подлости ко мне на время вернулись силы.

Тогда-то я и понял, почему говорят, что «наглость – второе счастье». Старая немка была просто иллюстрацией этой поговорки.

– Вы свободны, – сказала старуха полицаям. – Можете идти.

Фээсбэшники молча удалились.

– Ты тоже иди, – брезгливо бросила она мне.

Я встал и пошёл. Точнее пополз. Меня отколотили так, что я едва стоял на ногах и вынужден был постоянно держаться за стены, чтоб только не свалиться.

На лестнице я встретил Мишу с Денисом.

– О-о-о, Мара-а-ат! Это ты после застенка? – спросил поражённый Миша.

– Ага, – прохрипел я. – Иду себе, за стены держусь…

– Поэтому и застенок! – вставил Денис.

Опираясь на своих одноклассников, я побрёл на первый этаж.

– Миша… – обратился я.

– Да, чего? – отозвался Стефик.

– А что это было? – спросил я, опустив голову.

– Она вечно сюда этих гадов водит, – ответил он. –Полиция сюда к нам ходит постоянно, прокуратура там, фээсбэшники вот пришли… У Нины Ивановны как кто подозрительный заведётся, – она тотчас же звонит этим пидорасам. Ты, кстати, очень даже ничего держался так! Молодец прям! Некоторых на скорой увозят после этого всего.

– И неужели никто с этим ничего не может сделать? –простонал я.

– Ты, Марат, только не думай! – отрезал Миша. Жаловаться – забудь! Она тебя мигом в дурку или детдом упечёт. Сколько уже таких жалобщиков упекла! А детдом, – ну, тот, который рядом с нами, – это реально зона, и коли туда попадёшь, – кранты тебе, Нигматулин.

– Света белого не увидишь! – вставил Денис, закуривая. – Там пытают и насилуют круглые сутки. Реально тюрьма. Вешаются многие.

Мы спустились на первый этаж. Там меня уже ждал тот самый мальчик, которого я якобы избил. Рядом с ним стояла Нина Ивановна. Заметив меня, они о чём-то стали шептаться, а потом тот мальчик ушёл.

Решили, видимо, что выдать меня за агрессора не выйдет. Денис и Миша довели меня до скамейки. Там меня уже ждал мой рюкзак. Вскоре приехала мама. Лицо её было перекошено от злости. Описывать последовавший за этим скандал я не буду. Он был скучным и однообразным. Старая немка всё строила лицемерные улыбочки, душеспасительно призывала «подумать над своим поведением» и так далее. Мама ругалась и называла гадёнышем. Короче, ничего интересного.

Пожалуй, только одна реплика мамы достойна быть здесь приведённой: «Тут к тебе так хорошо отнеслись, а ты что делаешь?!».

При этих словах Нина Ивановна едва сдерживала смех.

И знаете: именно в тот момент, когда я, совершенно раздавленный пытками и клеветой, смотрел на лыбящуюся харю Нины Ивановны, – ко мне пришла твёрдая решимость бороться до конца.

Я понял, что этой гадине меня сломить не удастся, что победа будет за мной. Я одолею эту кикимору во что бы то ни стало!

В тот день я выходил из школы с болью в пояснице и гордо поднятой головой.

 Глава пятая. Блудница вавилонская.

На следующий день после этого позорного (для всей российской системы образования) случая я направился в школу с твёрдым намерением во что бы то ни стало продолжать борьбу. И ничто (даже жуткая боль чуть пониже спины) не могло выбить из моей башки это самое намерение и подточить боевой дух.

Путь от машины до школьного порога я преодолел легко. Нет, не так. Это расстояние в сотню метров я буквально пролетел, – так был окрылён своей непоколебимой решимостью. И даже боль в ногах перестала ощущаться на время.