Но Сонечки это всё пока не касалось. Она бегала по партийным собраниям, знакомилась со старыми коммунистами, слушала их рассказы о жизни и борьбе, ходила намитинговаться, пикеты, различные мелкие шествия, читала то, что просили читать, отвечала на вопросы по прочитанному на кружках и всюду норовила всеми командовать и всех поучать. Тогда у неё это ещё не получалось.

Комсомольцы в Кургане занимались бог знает чем.

Поначалу никто из начальства даже не знал, куда, на какое направление работы следует распределить Сонечку. Вместе с товарищами она раздавала листовки и газеты в людных местах, клеила стикеры на водосточные трубы и двери подъездов. Вместе с ещё двумя мальчиками и одной девочкой она ходила по домам, где жили старые немощные коммунисты. Ребята приносили им продукты, убирались в домах, мыли посуду, гуляли со стариками по двору. Соня с товарищами сажала деревья по весне и выходила на субботники.

– Если вы хотите подумать над ценностью чего-либо, – пафосно говорила Соня на собраниях, – подумайте, что будет, если все будут делать так. Если все будут помогать пенсионерам, клеить стикеры и салату деревья, как моя первичка, то жить на планете определённо станет лучше.

Соня считала, что всё в жизни просто. Она никогда не сталкивалась с трудностями, а потому даже представить себе не могла, чтобы хоть что-то в этой жизни было трудно.

«Если человек говорит, что ему трудно, – рассуждала она, – это просто отмазка, а на самом деле он просто ленивый и тупой или долбоёб!».

Но такая жизнь быстро наскучила Сонечке. Она привыкла, что всё в этой жизни бывает легко и просто. Она старалась добиться результата быстро. Если кто-то предлагал ей идею, она сразу же бросала всё и бежала её реализовывать. Если у неё хватало сил, и идея сразу реализовывалась, Соня считала её вполне годной. Но если Соня увязала в мелких трудностях, и реализация затеи начинала затягиваться, Соня быстро охладевала к этим начинаниям и говорила о них как о чём-то глупом и незначительном.

Соня считала себя очень успешной девушкой. Успешной она себя считала потому, что у неё всё получалось. Если она бралась за какое-то дело, и не могла сразу же добиться в нём успеха, она тотчас же бросала его. Ей хотелось быть успешной, а любой неуспех она объясняла тем, что затея бредовая.

Когда Соня стала взрослеть, помощь пенсионерам и раздачи листовок перестали её привлекать. Она забыла об этом своём увлечении, и стала думать о другом. К тому времени она уже перезнакомилась со всеми леваками и анархистами, которые были в городе. Она успела узнать про акции прямого действия, про нацболов, вывешивание баннеров, городскую герилью и тому подобные штуки. Тем более, для всего этого тогда был как раз подходящий момент. В Кургане начали строить ядерный комбинат. Его возводила крупная государственная компания. Теперь недалеко от города планировали добывать уран, а в самом городе его перерабатывать. Предполагалось, что радиация отравит половину Курганской области и много что ещё. Река Тобол должна была стать совсем радиоактивной на всём протяжении. Уран должны были добывать прямо совсем на границах города. Но при этом качество жизни в городе должно было упасть. Правда, богачи надеялись получить со всего этого какие-то деньги.

Некоторые чиновники даже робко намекали, что часть этих денег будет пущена на образование и другие нужные вещи: содержание полиции и ремонт дорог. Коммунисты были против строительства ядерного комбината, и поэтому когда строительство началось, их начали прессовать ещё сильнее, чем раньше. В конце концов их запрессовали в ноль.

Когда стало понятно, что комбинат точно построят, коммунисты в Кургане решили организоваться как надо. Собрались люди из всех старых сталинистами партий, граждане СССР, леваки и анархисты, просто какие-то шизы. Они все стали собираться в местной молодёжной библиотеке, где был клуб. Там они проводили свои собрания. Рядом было кафе, где можно было пожрать и даже побурчать. Там они собирались. Потом туда пришли сотрудники ФСБ и всех разогнали. После этого люди оттуда стали собираться на квартирах друг у друга, в парках, на лавочках, за городом в лесах и ещё бог знает где. Самая большая группа собиралась в подсобке одного местного музея. Он располагался в старом деревянном доме. Подсобка была крошечная, но туда набивалось до сорока человек. На стенах там висели красные знамёна, а на покрытом бархатом строк стоял самовар, из которого все пили чай во время собраний. В углу ещё на одном столе стоял здоровенный медный бюст Дзержинского. Хранительницей музея была бабушка. Много лет она посвятила работе в РКРП. Она была очень стара. Она родилась за годы до развала СССР, и успела даже побыть в комсомоле до того, как страна развалилась. Эта старая мудрая женщина считала себя гражданской СССР и собирала вокруг себя толпы последователей. На собраниях в подсобке коммунисты обсуждали, как они будут бороться против строительства комбината. Соня Зверева постоянно появлялась на этих посиделках.

Они собирались, пили чай, решали правительство, мэра, корпорации, глобализм, произносило речи и совещались по поводу того, что им делать дальше. Возглавляла это движение та старуха, о которой шла речь. Очень скоро к ней присоединился старый физикядерщик. Когда-то давно он преподавал ни то в Новосибирске, ни то в Томске, а потом переехал сюда. Он был человек необщительный, странный: жил на отшибе города в крохотном покосившемся домике в частном секторе, верил в торсионный поля, иногда давал интервью каналу РЕН-ТВ, водил для школьников экскурсии к местам силы и по слухам строил у себя в гараже машину времени. У него были толстые огромные круглые очки, казалось, приросшие к его огромному носу, грива как у Венедиктова и длинная борода. Поседевшие волосы с ещё кое-где проглядывающей чернотой он заплетал в хвост. Он носил чёрные кожаные брюки, ковбойские сапоги со шпорами и серый растянутый свитер. Этот мужик уважал Циолковского и называл себя коммунистом.

Вот эти двое и начали крутить весь движ. Очень быстро к ним присоединилась Софья.

А потом уже пошло что-то совсем иное, и жизнь стала становиться всё более и более странной, прямо как в старой английской сказке, написанной душевнобольным математиком под грибами.

В той же подсобке регулярно тёрлись разные леваки. Боже, до чего же они были убогие! Прыщавые, грязно одетые в какое-то рваньё школьники лет четырнадцати. Это был актив ВПД. Патлатые, всегда пьяные панки в дешёвых турецких косухах с банданцами на головах. Просто непонятные анархисты в спортштанах и куртках, тупые и злобные красные скины. Короче, всякая грязь тоже собиралась в подсобке вместе с дедами-сталинистами и суровыми мужиками сорока лет (из которых меньше половины были операми).

Вот тогда-то Сонечка и начала тусоваться с левачьём. Она быстро поняла, что это золотая жила. Сама Соня была совершенно не левацких взглядов человеком. Она любила канал РЕН-ТВ, читала старые отцовские книжки по бизнесу и успеху, старалась мыслить позитивно и всюду излучать позитив. Она презирала тех, кто ходит к психотерапевту и говорит о своих чувствах. Это она считала слабостью. Она так и не поняла, зачем нужен феминизм. Она любила дамские сериалы и женские гламурные журналы. При этом Сонечка до глубины души ненавидела америкосов, евреев и всех врагов русской нации, обожала Сталина и свято верила, что рано или поздно в стране произойдёт революция. В революцию она верила совсем не так, как в неё верили леваки. Для них революция была чем-то абстрактным, далёким, как другие галактики. Она ассоциировалась со свободой, творчеством, созиданием, миром. Соня мечтала о совсем другой революции. Ей хотелось видеть кровавый террор, который рано или поздно поглотит и её саму. Ей хотелось бросить весь современный мир в огонь этого террора. И ради чего? Ради свободы и братства? Нет. Над такими словами она бы только подсмеялась. Она не верила в старые лозунги Французской революции. Она готова была убить себя и миллионы других людей во имя мировой сталинистской диктатуры. Она ностальгировала по СССР, и очень хотела, чтобы люди во всём мире жили примерно так, как они жили в Союзе. В Союзе ей нравилось практически всё: она любила не только полёты в космос и подвиги пионеров-героев, но и брежневские шесть соток с дачей, самовары, отдельные хрущёвки на семью, «Жигули», санатории и всё то, что либералы называли когда-то словом «совок». Ей нравились тесные коммуналки. Она тешилась от вида лагерных бараков. Милыми ей казались унылые моногород, где не было ничего, кроме завода и двухэтажных бараков. Ей нравился совок. Она любила совок во всех его проявлениях. Она была фанатичкой совка. И она хотела, чтобы весь мир превратился в совок. В конечном счёте она мечтала о том, чтобы совок поглотил весь мир со всем его разнообразием, всю культуру этой планеты, всю её жизнь. Чтобы живое сделалось мёртвым.