Глава девятая. Акции и эксы.

А Соня Зверева тем временем жила хорошо. В жизни у неё дела шли всё лучше. У неё было очень много секса, очень много денег, наркотиков и удовольствий. Она ничего так не ценила в жизни, как удовольствия. Леваки сменяли один другого, кроме них была ещё толпа других партнёров: бизнесмены, закладчики, просто разные мужики. Все они рады были кормить Сонечку, делали дорогие подарки ей, всячески потакали прихотям. Левак, у которого зарплата была тридцать тысяч, брал кредиты и покупал ей то компьютер за что тысяч, то телефон за сорок. Соня не испытывала вины за то, что ей дарят. Она принимала это как должное. Отец учил её верить своей природе и не стесняться себя. Себя она и не стеснялась. Она знала, что человек живёт ради того, чтобы жить хорошо, и поэтому надо стремиться к здоровью и счастью. К ним она и стремилась.

Соня любила леваков. «Леваки – дураки», любила говорить девушка. На самом деле они были не столько дураки, сколько просто очень наивные, но закомплексованные люди. Каждый левак одержим комплексами. Он боится быть недостаточно решительным, боится быть слишком решительным, а в конечном счёте просто боится быть. Он не может быть никем. На него давит большое обществе в лице родителей, школы и прочего, но ещё сильнее на него давит его же локальное сообщество других леваков, – таких же закомплексованных, а потому вымещающих злобу на нём.

Соня давала левакам то, чего они никогда раньше не получали: успокоение и удовольствие. В обмен она забирала всё остальное. Леваки брали кредиты, забирались в долги ради подарков любимой Сонечке, несколько из них покончили жизнь самоубийством. Все те незначительные капиталы, которые они смогли скопить, были нещадно потрачены на любимую Сонечку. Она забирала чужой труд и чужую жизнь. Левак по двенадцать часов в день готов был работать в доставке, чтобы только купить подарок этой милой маленькой девочке.

Соня была полна желания. Она вся сама была одно сплошное желание. В ней не было ничего, кроме одной только голой жажды. Она жаждала. Жаждала славы, денег, власти. Но в конечном итоге она жаждала удовольствий. Целью её жизни было удовольствие и ничего, кроме удовольствия. Она хотела хотеть. Её волновал вкус вина и секс на бабушкином диване в старой хрущёвке, её волновал халявный кофе и чизкейк из дешевого кафе, её волновал вкус каждой крошки, каждого глотка, что попадал ей в глотку, её волновали похотливые соприкосновения, её волновала обтягивающая новая одежда и шёлковое кружевное бельё, её волновала бежевая кожа сидений старого BMW и жизнь как она есть. Соня была проникнута жаждой жить. Жить для неё значило получать удовольствия. Для неё не было жизни за пределами удовольствий. Она повиновалась только своим желаниям. Для неё не существовало ни долга, ни необходимости. Одно только удовольствие. Она вообще никогда не думала ни о чём, кроме удовольствия. Она бежала от мысли, её мечта была не думать о грустном, то есть в конечном счёте вообще не думать.

Соня боялась любого неудобства, любого напряжения и бежала от них. Она прогуливала школу, потому что боялась трудных уроков. Ей лень было делать домашние задания, и она заставляла служанку делать их за неё. Она не любила рано вставать, и приезжала в школу поздно. Долго сидеть на одном месте ей было трудно, и она спешила скорее уйти из школы прочь. Она бежала из душного здания гаражи, курила гашиш там с ребятами, пила энергетики, иногда водку, и была счастлива. Они много бегали по заброшкам, и ей это тоже нравилось. На забросках они тоже курили гашиш, пили, ели чипсы и загаживали окружающее пространство упаковками от фастфуда.

А вечерами они собирались на убитых бабушкиных квартирах. Это были убогие, разрушенные хрущёвки в аварийном состоянии. Там стояла старая, покрытая пылью и наполовину сгнившая мебель, жили насекомые, окна много лет не мыли, а большая часть лампочек в старых люстрах не горела. Молодёжь забивалась по тридцать человек в одну такую лачугу. К школьникам приходили студенты. Они приносили водку, алкоголь, наркотики. Все слушали громкую музыку, нюхали мефедрон и прочую гадость, курили траву, бухали, занимались сексом на глазах друг у друга.

Как же Соня любила такие посиделки. Ей нравилось, когда кто-то приносил гитару. У неё был высокий хриплый голос, который она считала прекрасным. Она любила орать песни под гитару. Как-то случилось так, что она зависала на одной квартире с бритоголовыми нациками. Затем книг присоединились несколько городских антифа. Все бухали, торчали, курили траву, к Сонечке клеился один мерзкий бон с бутылкой пива в руке, а сама она тянула гитарные струны и громко орала:

Русь свободная воскреснет,

Нашей верою горя,

И услышат эту песню

Стены древнего Кремля!

Некоторые подпевали ей, но больше смеялись. Для них она была лишь грязная шлюха, которая под мефедроном орала старую немелодичную песню. Но сама Соня считала себя великой революционеркой.

Она любила после школы или вечером принять чего-нибудь и пойти шляться по тёмным улицам в одиночестве. Она одевала наушники, врубала какую-нибудь психоделическую нью-эйдж электронику и шла. Просто часами шла по улицам, не ведая, куда идёт. Она просто шла, слушая музыку и ни на кого не обращая внимания. Её мысли были заняты собой.