Меля тогда была очень довольна всем.

Еда была именно та, что надо. Меля была в восторге от торта-медовика. Она была в восторге от крабового салата. Она была в восторге от детского шампанского и шести видов газировки. Она была в восторге от пирожных «картошка» и гор леденцовых костылей, которые обычно подают на Рождество.

Словом, Меля была в восторге от праздника.

Но ей понравилась там не только еда. Ей очень понравился тупой мерзкий клоун. Конечно, еда ей понравилась больше. Еда была на первом месте. Клоун – на втором.

Но всё же Меле очень понравился этот тупой мерзкий клоун. Он был неряшливо и убого одет в свой дешёвый костюм из переливающейся и разлезающейся на нитки синтетики. Его грязные, протёртые клоунские ботинки. Когда-то жёлтые, а теперь бледно-бежевые. Его глупое, унылое, измождённое морщинистое лицо, залитое токсичным гримом. Грим не скрывай неровностей его лица, и Меля видела, что это лицо грустного и сильно побитого жизнью человека. Щёки у него были тонкие. «Этот человек плохо ел! – подумала Меля. – Фу таким быть!».

Тут в голову Мели пришла одна очень странная мысль.

«Интересно, – подумала девочка, – а если отрезать этому клоуну нос, – у него потечёт кровь?».

Конечно, она знала, что клоун только притворяется таким. На самом деле он самый обычный человек. На самом деле клоуны – это просто бедные больные люди. Они просто выглядят так, да. На самом деле у них есть кровь. И если отрезать клоуну нос, то она потечёт.

Но Меля тогда решила, что её рассуждения об этом были вполне забавны. Интересно, а если и вправду отрезать клоуну нос, – что будет?

Точнее, нет. Вот было бы здорово отрезать клоуну нос, но чтоб выяснилось, что клоун этот будто восковой или и вовсе бестелесный. Как Пеннивайз.

Собственно, Меля очень долго и думала, что все клоуны подражают Пеннивайзу.

«Ну, есть Дед Мороз, – рассуждала она, – есть Снегурочка. Они настоящие, но существует в единственном экземпляре. А люди на Новый Год переодеваются в них, чтоб веселее было. Вот так же есть Клоун. Один-единственный. Это Пеннивайз. Он живёт в Америке, в штате Мэн. А другие клоуны просто переодеваются в Пеннивайза, чтоб детям стало веселее.».

Такие мысли казались ей тогда очень логичными. Настолько, что подумав таким образом, она сразу начинала считать себя немного выше других: дескать, она не малявка, а очень сообразительная девочка.

Короче, от клоуна тоже была без ума. Почти так же, как и от вкусной еды, но всё же чуть поменьше. Всё-таки поесть Меля любила больше, чем клоунов.

Как я уже говорил, Меля была необычным ребёнком. У неё был особый дар. Она могла говорить с духами.

Правда, Меля жила в Москве. А добрых духов тут водилось не так уж много.

Огромный город, очень грязный, развратный и криминальный. Город, где всем друг на друга плевать. Город, где люди подобно собакам пожирают друг друга в борьбе за жалкие крохи.

Откуда тут взяться добрым духам? Тут по большей части водились либо злые, либо просто очень несчастные создания.

С ними-то по больше части и контактировала Меля.

В детстве Меля не очень-то любила выходить из своей квартиры. Зато она любила быть там одна, без отца и других живых людей. Вот тогда ей становилось понастоящему весело.

В начальной школе и в первых классах средней она не видела особых резонов много общаться со своими одноклассницами. С одноклассниками уж тем более.

Меля с раннего детства видела их. Первый раз она серьёзно столкнулась с ними в три или четыре года. Они с родителями отдыхали тогда под Одессой.

Она помнила тот душный, сухой, томительно жаркий полдень. Они с родителями сидели на берегу какого-то заросшего камышом лимана. Пляжа там не было. К воде нужно было идти по хлипкому деревянному пирсу, проложенному через камыш.

Мерно, едва заметно раскачивался в летнем воздухе камыш. Ветер почти не дул в тот день, и казалось, что зелёные заросли колышется лишь под собственной тяжестью. Казалось, тысячи живых маятников качались над сонной водой.

Дна лимана видно не было. Вода было тёмно-зелёная, но не воняла. Она Манила, но при этом пугала. По водной глади бегали солнечные блики.

Семья расположилась рядом с лиманом прямо на выжженной летним Солнцем жухлой траве.

Мать разложила поверх травы несколько цветастых пляжных полотенец. Рядом стояли пластиковые корзины с едой. Метрах в ста от этой идиллии стоял с открытыми дверями старый салатовый «Жигуль».