– Ты помнишь отца? – спросил я.

– Ментом он был, – равнодушно ответила Соня. – Пьяница, алкаш хренов…

Потом его за пьянство со службы выкинули. Он сначала грузчиком работал, потом побираться стал. Всё по соседям ходил, на водку клянчил.

У матери просил.

Скандалы тут закатывал. Бил меня и мать. Мама рассказывала, он её как-то раз бутылкой изнасиловал.

Елдак у него не вставал, алкаш хренов...

Мне его жалко не было, когда мама его зарезала.

Она всегда мне говорила потом: не связывайся ты со всякими пидорасами, – огребёшь говна на свою голову, потом плакать будешь.

– Говорят, твоя мама хочет, чтобы ты работала в полиции, – удивлённо произнёс я.

– Хочет, – ответила Соня, слегка оживившись. – Она ничего не понимает в этой жизни.

Девушка замолчала и посмотрела на газовую плиту. Затем Барнаш тяжело вздохнула, встала со стула и пошла к окну. Она облокотилась на подоконник и поглядела в окно.

Окна здесь были старые. Они, похоже, были ровесниками этого дома. Хлипкие тонкие стёкла. Покрашенные в белый цвет деревянные рамы.

Стёкла запотевали от тёплого дыхания Сони.

– Не хочу быть ментом! – громко сказала она. – Не хочу быть ментом! – повторила девушка. – Хочу быть человеком!

Возможно, конечно, читатель сейчас прыснет смехом от того, что написано выше.

Но мне тогда было не до смеха.

Соня говорила это всё настолько серьёзным тоном, что расхохотаться было просто невозможно. В её словах не было ни тени иронии.

Впрочем, пафоса тоже не было. Вместо него была глубокая и при этом очень спокойная уверенность в правильности сказанного.

Эта девушка нисколько не сомневалась в собственных словах. Всё, что она говорила, – для неё самой казалось совершенно очевидным.

Да, чёрт побери!

Для неё всё это было настолько очевидно, что даже не требовало доказательств.

– Менты – это не люди, – так же спокойно, безо всякого надрыва и пафоса продолжала Соня. – Свиньи они, вот кто. Бухают, взятки берут, – тут она сделала паузу, развернулась ко мне, взглянула мне прямо в глаза и сказала. – Ненавижу тупых и пьяных мужиков! Блядь, как же я ненавижу тупых и пьяных мужиков! Обещай мне, Маратик, что ты никогда, повторяю, никогда в жизни не будешь бухать! Вообще нисколечко! Обещаешь?!

– Обещаю! – тут же выпалил я.

– Обманешь, сволочь! – Соня громко цыкнула зубом, а затем элегантно села обратно на табурет. – На лице у тебя всё написано! Лгун ты по жизни и пьяница.

Ещё не пьяница, точнее, но будешь. Если в жизни твоей ничего не изменится.

Подумай хорошенько о том, как ты живёшь. Авось, и стыдно тебе станет, ублюдок ты малолетний.

Я виновато потупил взор.

– Ладно, не дрейфь! – сказала Соня, громко стукнув меня по плечу. – Ты хороший на самом деле. Но ежели будешь бухать и дрочить, – сдохнешь как последняя собака.

– Что это значит: быть человеком? – спросил я, подняв голову и на миг заглянув Барнаш прямо в глаза.

– Это сложно, – ответила Соня.

Девушка отвернулась от меня и стала смотреть на газовую плиту. Некоторое время она молчала.

– Я ведь не просто человеком хочу быть, – вдруг снова сказала она, по-прежнему на меня не глядя. – Я хочу быть настоящим человеком. Как Толя Сливко.

– По-твоему настоящий человек – это маньяк-педофил? – слегка удивлённо спросил я.

– Настоящий человек всегда маньяк, – совершенно буднично, вообще без каких-либо раздумий выпалила в ответ Соня, всё так же пялясь на старую газовую плиту. – Но вообще ты неправильно ставишь вопрос. Не настоящий человек – маньяк-педофил, а маньяк-педофил – настоящий человек. Тут есть разница. Не каждый настоящий человек маньяк. Не каждый маньяк настоящий человек. Но Сливко был настоящий маньяк. Это был настоящий человек! За это я его и уважаю.

Вдруг Соня замолчала. Она всё так же смотрела на газовую плиту.

– Так сейчас хочется подойти вон туда, открыть кран, напустить сюда газу, а потом чиркнуть спичкой и взорвать нахуй целый дом со всеми жителями! – вдруг выпалила она. – Вот сейчас прямо и взорву нахуй! – девушка ловко подскочила и направилась к плите.

Её резкие размашистые движения до того были полны решимости, что я аж вздрогнул от страха.

– Соня, не надо! – выкрикнул я. – Мы же ещё даже чаю не выпили!

– Точно, блядь! – Соня резко остановилась и шлёпнула себя ладонью по лбу. – Давай лучше чай пить!

Она принялась заваривать чай.

Для этих целей она использовала гигантский металлический чайник, всё это время стоявший на плите. Насыпала туда заварки, налила воды и поставила посудину греться на той самой плите, при помощи которой минуту назад хотела взорвать дом.

Когда под чайником заплясали голубые языки газового пламени, девушка отошла от плиты. Казалось, она уже собиралась сесть обратно на табуретку, но тут её взгляд упал на дверцу холодильника, и она резко рванула к нему.