Примеров я приводил достаточно. Тот же Вадим Левенталь – отличный пример здесь.

Это настоящий кадавр. Античеловек в полном смысле слова.

И он написал очень страшную книгу о том, как хорошая вроде бы девушка вместо того, чтобы стать человеком, превращается в нечто ужасное.

Что ни говори, а главная героиня его романа – это именно что нелюдь-интеллектуал.

К сожалению, этот общественный тип очень распространён в нашей стране.

Я закрываю глаза.

Из густых клубов мрака всё отчётливее проступает хищно лыбящаяся на меня физиономия Дмитрия Быкова. Красная, распухшая, сверкающая в огнях преисподней отвратительным жирном блеском рожа глядит на меня крохотными свиными глазками, – трусливыми, но вместе с тем полными злобы.

Так вот, дорогие читатели-кадавры!

Если вы считаете Мишу Стефанко и Соню Барнаш мещанами и «быдлом», то вы – дураки.

Да, сам я иногда называю этих людей обывателями. Но только я это делаю несерьёзно и по-дружески.

И вообще: что позволено Юпитеру, не позволено быку.

Я могу в шутку назвать Мишу обывателем. Я, в конце концов, его давний друг.

Вы этого сделать не можете. Не можете, и всё тут.

На этом, пожалуй, закончим с вами.

«Зачем де было нужно всё это писать?» – спросит меня здравомыслящий читатель.

Это будет читатель из числа людей.

Оно и понятно: читатель-кадавр просто разозлится, – я ему свежие раны солью натёр.

Скажу честно. Сначала я думал, что писать обо всём этом действительно не надо. Мне казалось, всё это и так ясно из текста книги.

До этого я старательно на всё это намекал. Мне казалось, мои намёки будут поняты…

Увы, в наше время люди не понимают намёков.

Вот и пришлось мне написать всё как есть. В лоб, что называется. Иначе наши современники не понимают.

Впрочем, осуждать не буду. Я сам такой же сын своего времени, как и все остальные. И я тоже не понимаю намёков. По крайней мере, понимаю их далеко не всегда.

После того, как я почитал рецензии на первый том этой книги, – я понял, что мне надо писать куда более прямо, чем я делал до этого. Вот я теперь и пишу прямо.

И ещё. До этого я не хотел писать в этой книге про всякую мразь, выводить в повествовании встречавшихся мне на жизненном пути злодеев.

Я теперь изменил своё мнение. По-настоящему злые люди в книге появятся. Не сейчас и вообще не очень скоро, но появятся. В этом можете быть уверены.

А теперь вернёмся к нашему повествованию!

Возвратимся к тому диалогу, который мы с Мишей вели упомянутым вечером в гостиной перед телевизором.

– О-о-о, Мара-а-ат, – простонал Миша, изящно потягиваясь. – Зна-а-аешь… – он изогнулся так, что могло показаться, будто его настиг приступ эпилепсии. – Ра-а-або-о-отать – это-о-о та-а-ак ску-у-учно-о-о!..

– Миша! – выкрикнул я, схватив своего друга за плечо. – Очнись! Как ты жить будешь?! Неужели ты так и хочешь всю жизнь проваляться на этом диване?! Тебе ведь придётся, – ты слышишь меня? – придётся работать!

– Расслабься! – отмахнулся Миша рукой, жмуря при этом глаза от удовольствия. – Никто меня работать не заставит!

– Жизнь заставит, Миша, – я начал трясти друга за плечо, – жизнь!

– Отстать! – снова отмахнулся Стефик. – В жизни и не работать можно. Я работать и не буду. Это скучно. У меня на жизнь свои планы есть. Я другого хочу.

– Чего же ты хочешь?! – сердито, но при этом как-то заискивающе-участливо спросил я.

– Жить за счёт других! – отчеканил Стефик, вытягиваясь в струны. Лицо его исказилось гримасой невиданного удовольствия: глаза сжались, а рот широко открылся. – Э-э-эх!.. – Миша зевнул. – Не хочу работать! Вот не хочу, и точка на этом! Работа – это для дураков. Я умный, мне работа не нужна.

Я хочу, чтоб мне в жизни всё так, само доставалось. Не надо мне этого! Хочу, чтоб в жизни у меня работы не было. И зарядку чтоб не делать! И на физру не ходить! Хочу вообще не напрягаться в жизни! Жить в своё удовольствие хочу!

Человек живёт только для себя в конце концов. Вот и я только для себя жить хочу. Чтоб мне, главное, хорошо было.

– Ты – эгоист, Миша, – огорчённо сказал я, слегка покачав головой.

После этих слов Стефик перестал кривляться.

Он сел на диван.

Его мясистые босые стопы плотно уткнулись в надраенный воском паркет. Миша как-то весь скрючился, наклонился. Он упёр свои острые локти в широко расставленные колени.

Мой друг поднял голову. Лицо его выражало искреннее недоумение. Он посмотрел мне прямо в глаза, помолчал пару секунд, а затем произнёс: «Марат, ты чо?!».

– Я ничего! – я развёл руками.

– Так же все живут! – дрожащим от крайнего недоумения голосом произнёс Миша. – И мои родители тоже. И все родственники у нас так живут. И в школе многие…