После того, как Лина поведала мне чужие секреты, наш разговор как-то сник. Я чувствовала как она молча укоряла себя в том, что сболтнула лишнего, но виду не подала. Конечно, ничего страшного не произошло, но молчание затянулось. Мне хотелось как-то сгладить неловкость момента, но пока я перебирала в голове темы для разговора, Лину отозвала одна из гостей.

Большой стол, красивый зал, фоновая музыка, люди в праздничных нарядах, мне было любопытно наблюдать за торжественной обстановкой, хоть и чувствовала себя не в своей тарелке. От части Юля была права, дорогое платье и макияж изменили только мою оболочку, а внутри все осталось прежним.

Много ли ты раз, Валя, была на таких мероприятиях?

Да ни разу! Для меня праздник — это торт, свечи и бабушкины голубцы, кстати, очень вкусные голубцы. Раньше, когда Папа ещё был жив, то на столе стояла ещё ваза с моими любимыми пионами, а теперь папы нет, и цветы дарить больше некому.

Я незаметно позабылась, погрузившись в воспоминания своего прошлого, ровное, спокойное, где вставали дорогие сердцу лица и события. Мне почему-то вдруг вспомнился смех мамы, в детстве, когда она увидела меня с обсыпанным мукой лицом. Тогда я первый раз вызвалась помочь бабушке с пирогами. Мама редко была со мной искренней, живой и настоящей, но иногда такое случалось и эти моменты, как черви после дождя, выползали на поверхность моей памяти в моменты грусти.

Я продолжаю слышать этот смех в своей голове, но сейчас он кажется гораздо живым и очень натуральным, будто она здесь, рядом.

Стоп! Что?

Это не воспоминания и не тоска, это реальность. Она здесь, в этом зале. Женщина с родной кровью, которая отдалилась от меня, которая превратилась в чужую и которую я не видела три года. Как всегда стройна, ухожена и безупречна — мой недостижимый идеал внешности. Никогда не понимала, почему мы такие разные, ведь что-то должна я унаследовать от этой красивой женщины, которая является моей матерью. Может поэтому она и не тянется ко мне, потому что не признала гадкого утёнка, который вылупился из ее яйца.

Меня будто парализовало на какое- то время, застыла столбом и не моргала, только какая-то мышца подрагивала под левым глазом. Кажется смех растаял в пустоте, я просто не слышу его, не слышу ничего, кроме собственного сердца, которое отчаянно стучит, сжимается и плачет. Чувствую как разливается по телу щемящая колкая тоска и как грудь распирает мучительная тяжесть, там сейчас все мои силы удерживают целый водопад непролитых слез.

Она недавно появилась в зале, стоит возле входа и мило беседует с кем-то из гостей. На ней длинное алое платье и как всегда узкие лодочки на высоком каблуке. Густые чёрные волосы мягкой волной лежат на спине и касаются поясницы, точёная фигура, легкие движения рук, уверенный взгляд, я успеваю заметить все, но только когда наши взгляды пересекаются, я опечалено опускаю ресницы.

Не узнала!

Решаюсь ещё раз посмотреть, чтобы убедиться, и яркая женщина вновь бросает на меня взгляд, будто не успела уловить что-то важное. На этот раз смотрит долгом, изучающе и я не спешу отвести глаза.

Узнала!

Я заметила это, когда она поперхнулась шампанским и изумленно распахнула глаза, а потом огляделась и быстро заспешила ко мне.

— Валя? — уточнила, будто сомневается. — Ты что здесь делаешь?

Разве «это» должна спрашивать мать первым делом у своего ребёнка, которого не видела три года, а может и немного больше.

А на что ты рассчитывала, Лопушок? Неужели думала, что внезапно проснутся материнские чувства?

Хм, Смешно, поэтому и улыбаюсь. Горько, с тоской, улыбаюсь и молчу, не спешу отвечать на ее вопрос, хотя и взгляд ее поторапливает.

— Ладно, потом поговорим, — произносит почти шепотом и натягивает на румяное лицо улыбку, когда в пяти метрах от нас вырастают две мужские фигуры, одна из которых сегодня принадлежит мне.

Не знаю почему, но рядом с Рафальским я чувствую себя увереннее, боль тут же утихает, а когда он заключает меня в свои объятия, тело расслабляется, даже сейчас, под обалдевшим взглядом матери.

Рафальский .

Когда спешу в зал к Дюймовочке, в холле встречаю крестного. Он один, без Елены, и я тут же в душе чертыхаюсь на себя за то, что оставил Лопушок одну.

Долбанный кретин!

Ведь я обещал, что буду рядом, что не оставлю ее одну, потому что чувствую как она переживает. Я знаю, что все это время ее трясло не от холода, а от ожидания встречи и я виноват в том, что она сейчас стоит одна, в этот важный для неё момент.

Захожу в зал и не слышу, что мне говорит крестный, тут же нахожу взглядом растерянную Лопушок вместе с обеспокоенной матерью и понимаю, что та нервничает не меньше.

Прежде чем обнять Дюймовочку, кидаю острый, предупреждающий взгляд на жену своего дяди и нахожу в ее лице изумление. Хочу прижать девчонку как можно крепче, чтобы забрать ее волнение себе, уберечь от боли и спрятать от косых взглядов, но боюсь ее спугнуть своим напором, поэтому лишь легко обнимаю. Я чувствую как под моими руками она сначала вздрагивает, а потом медленно опускает плечи, тело расслабляется и дыхание с каждым новым вздохом становится свободней.