Августин ехал верхом на белоснежном скакуне, конь этот был жемчужиной ларкийских конюшен, и выглядел мой жених очень здорово. Белый всадник на белом коне с темными волосам и колдовскими зелеными глазами, сверкающими как изумруды. Ларкия Августина привествовала отчаянно, наверное и я была бы рада и горда, будь у моей страны такой принц. Смотрелся отлично, хоть картину пиши.

Я бы тоже могла поехать верхом, но принц категорично велел сидеть в паланкине, потому что не только слухи об участии Хранителей просочились за стены дворца, но и о причине их интереса к этому состязанию.

Так что принц махал народу, а его челядь горстями кидала мелкие монетки в толпу, что вызывало великую, хоть и краткосрочную народную любовь к будущему королю.

Я забилась в уголок паланкина и молча смотрела на толпы. Мне было плохо, знобило и трясло. Нервы от прибытия Хранителей совсем распоясались, и я не понимала почему все еще должна изображать невесту Августина, если для себя все уже решила? Почему мой Олав такой глупый упрямый пень? Что теперь будет? Этот его Первый Столп должен его вразумить, но в чем смысл? Если Олав проиграет — это конец. А выиграет — позор оскорбление и плаха. Хранитель не станет соревноваться с магом Дюжины, это нонсенс!

Но я уже решила — не останусь я тут, даже если Олав с треском продует этот проклятущий турнир. Что мне эти договоренности? Я могу уйти в Хранители Мира, это привилегия любого мага. Другое дело, что не любого туда возьмут, а из семей Дюжины никто не собирался тратить время на всякие глупости вроде извергающихся на краю земли вулканов.

Но меня они возьмут! Первый столп сказал и не откажется же он от своего слова, даже если Олав проиграет? Хотя чтобы не портить отношений с Дантонами еще как откажется. А Олав должен проиграть. Обязан, другого выхода нет. Августин был сильным магом, и его воздушная стихия, как и земля Олава, была на турнире вполне себе доступна. И он был на своей земле, в сосредоточении своей магии. Августин был дома, и я ни капли не удивилась бы, если на все земли столицы наложены сложные чары, помогающие Дантонам колдовать. У нас в Кано такие были, поэтому нашу столицу и не смогли взять ни разу за всю историю.

Но главное — у Августина были войска и другие маги, десятки и сотни! И взбесись он — убить Олава тут, в столице Ларкии ему не составит труда.

От картины, как Августин, вульгарно плюнув на землю, делает небрежный знак, и на Олава набрасываются все маги столицы, я похолодела. Нет. Нельзя терять голову. Нужно выдержать это проклятущее соревнование и тогда, когда Олав проиграет, Августину все равно придется меня отпустить с наилучшими пожеланиями. То есть он, конечно, будет не обязан, но нужна я ему больно? Разве нужна? Вряд ли… Странно, что он вообще затеял всю эту игру с турниром. Обиделся что ли? Олав должен был держать язык за зубами, бестолочь деревенская! Только бы самой не сорваться, не оскорбить принца, тогда уж он не станет расшаркиваться с нами. Снимет головы за оскорбление короны и кинет тела в канаву.

Мой паланкин плыл на искусных воздушных чарах, так что когда мы въехали в ворота арены, на створках которых были выкованы естественно вездесущие дантоновские громрыси, Августин спешился и самолично помог мне выйти. Я одарила жениха милой польщенной улыбкой. В петлице Августина торчала огненная лилия — знак, что он хочет посвятить свою победу не кому-нибудь, но прелестной Санлине Лей Син. Даже об этом он позаботился. Год назад я была бы в восторге, что он разыскал где-то цветок, чтобы польстить мне. Но сейчас это только больно укололо стыдом. Ведь я, его невеста, совсем не желала его победы.

Нас провели внутренними коридорами в королевскую ложу. Сначала вышел и занял свое место старик Август, потом под пение труб и барабаны Августин вывел меня.

Толпа на каменных трибунах бесновалась и кричала, трубы гудели со всех сторон и мне пришлось прикрыть глаза, так как я оглохла на мгновение.

— Шумно, Варик, приглуши, — король сказал это главному магу своей охраны. Тот сделал несколько пассов руками и воздух вокруг королевской ложи на мгновение подернулся как при летнем зное. Звуки притихли, теперь арена как будто шумела в добром километре. Мы все еще различали звонкие трубы и магически усиленный голос глашатая, но все это стало комфортным и не заставляло морщиться.

Август уселся на свой трон, внушительный и каменный снаружи, но изнутри весь прошитый мягкими бархатными подкладками. Августин усадил меня рядом с ним на скамеечку, так что я была ниже короля (еще бы!), но все-таки достаточно близко к нему, чтобы создавалось впечатление, что я как будто уже в семье.

Этот жест кольнул меня досадой. Ведь Дантоны, что ни говори, обращались со мной именно так, как должны были обращаться с дорогой будущей супругой единственного наследника. Я всегда занимала почетные места на приемах, Августин подчеркнуто водил меня под руку и представлял дворянам. Он делал все правильно, а злился только когда я выдавала очередной фортель.

Но беда была в том, что я уже не могла найти в себе сил радоваться этому чванству и находить почет в том, что моя скамеечка стоит на второй ступени трона на не на первой. Когда-то этот придворный язык был мне привычен, я говорила на нем с рождения, а сейчас он превратился в глупую тарабарщину и у меня не хватало сил притворяться, что для меня это все еще важно.

Я на секунду сжала руку Августина, когда он собрался покинуть ложу. Принц вопросительно посмотрел на меня.

— Прости… — сказала я тихо, так чтобы услышал только он.