Принц был в белом — цвет королевской семьи, воздушных магов. Не могла не отметить, что ему с его темными волосам и зелеными глазами этот цвет был к лицу.

— Как ваши тренировки?

— Хорошо, благодарю вас.

— Я слышал вы все время проводите тут. Вам стоит и отдыхать, разве приготовления к свадьбе вас не занимают?

— Не особенно. Уверена ваши люди сделают все в лучшем виде. — я отстранила руку, которую Августин продолжал собственнически сжимать.

«Слышал как же — подумала я со злобой. — Наверняка каждая служанка ходит с докладом о том чем я занимаюсь каждую свободную минуту»

— Вы потеряли это, я счастлив вам вернуть. — принц протянул мне заколку, которую я отправила влюбленному поэту.

— Хм, благодарю. Надеюсь, вы не четвертовали этого несчастного?

— О нет, однако теперь его оды будут слушать в далекой провинции на одном из форпостов. Служба почетная, хоть и скучная. Не столица, конечно.

— Вы ревнивец, Августин? Это была просто невинная ода, я даже с ним не встречалась лично.

— Ревнивец? О нет, что вы. Если вы дадите мне повод для ревности, соперник не отделается ссылкой, Санлина. Я не люблю, когда кто-то тянет ручонки к моим игрушкам.

Мою вежливую улыбку как ветром сдуло.

— Я — ваша игрушка?

— Это была метафора, дорогая. Не воспринимайте все буквально, это признак ограниченного ума.

И меня снова затрясло от ярости. Меня безумно раздражал Августин хотя раньше я могла бы воспринять такой жест как лестный, показывающий, что жених ревностно оберегает мою персону и не хочет делить меня с другим. Раньше я сочла бы это даже интригующим и признаком бесконечной любви с его стороны. Сейчас мои иллюзии рассеялись. Августин сослал поэта, потому что я была еще одной статуей в его коллекции, а статуя должна стоять, радовать глаз и не возражать, когда ее перетаскивают с одного постамента на другой. И уж конечно никто не должен ее касаться. И ревность тут ни при чем. Одна холодная собственническая власть.

— Мне нужно тренироваться. — я отвернулась от жениха.

— Это подождет. Я соскучился по вам, моя дорогая. Давайте прогуляемся по саду.

И, не дожидаясь моего согласия, он вышел вон. Я закрыла глаза, посчитала до пяти и подняла подбородок. Ну вот, хотела властного принца? Наслаждайся, Санлина.

Августин ждал меня снаружи, поигрывая красивым поясом с серебряным шитьем.

— Итак, как проходят ваши дни? — тоном светской беседы спросил он. Мы пошли по аккуратным посыпанным гравием дорожкам королевского сада. Через каждые десять метров на постаменте стояла статуя — то громрысь, то обнаженная девушка. То и другое в Ларкии было в страшной чести.

— Прекрасно, — соврала я не моргнув глазом. — Сплошное наслаждение каждой минутой. Ларкия такая чудесная страна, что мне даже дышится здесь легче.

— Это все разряженность воздуха, дорогая. Кано слишком высоко в горах, вот и дышится вам здесь легче.

— Уверена это волшебное свойство ваших земель, Августин.

— Вы так любезны, Санлина, я очень этому рад.

Мы умолкли и некоторое время просто шагали рядом. Но воспитание прямо-таки вопило, что я должна поддерживать беседу. И из всего бесконечного разнообразия тем, я сразу выбрала самую едкую и неприятную для Августина. Что меня подталкивало? Взбесившаяся огненная магия ли моя личная злость?

— Я слышала на севере страны поднялся крестьянский бунт, — заявила я милым тоном.

— А, это… — небрежно отмахнулся Августин. — Какие-то босяки снова недовольны налогами.

— А они, правда, высоки?

— Я так не считаю. Но если я понижу их, то вся страна решит, что бунтовать — прекрасная идея. Так что я отправил пару отрядов магов, чтобы разогнать крестьян и с бунтующих провинций будет собрана дополнительная десятина. Чтобы в следующий раз думали лучше, прежде чем поднимать свои вилы против королевских сборщиков.

— Вы довольно жестоки.

— А как ваш отец усмиряет бунты?

— Никак. У нас их не бывает.

— Неужели? Был в прошлом году на юге страны.

Я растерянно отвернулась. Ничего я про это не слышала, а про нынешний бунт услышала только потому, что под окнами моего флигеля для тренировок шептались какие-то служанки.

— Я об этом не знаю.

— Ну так я вам расскажу! — живо вызвался мой нареченный. — Ваш батюшка сжег все посевы, и бунтующие провинции голодали почти год. Для Лей Син сжечь поля сущая мелочь, а голод лучший палач — ни плахи, ни топора не нужно.

Я могла бы возмутиться, что не верю этому, но в памяти заворочались какие-то воспоминания годичной давности. Кажется отец правда что-то там сжег у каких-то крестьян, но я тогда была увлечена постановкам столичного театра, который посещала, и сын адмирала писал мне любовные записки, а еще в моду вошла новая прическа и срочно нужна была горничная, которая освоит ее лучше прочих… Мне было не до крестьян и не до голода. Я была так страшно занята…

Мы прошли мимо очередной белоснежной статуи громрыси, вставшей на задние лапы, у постамента которой копался садовник.