— Ты, — призналась я, задыхаясь от мольбы.

Застонав, он схватил меня за бедра и приподнял, подталкивая вверх по стене, мои крылья шлепали по камню. С чередой непристойностей, вылетевших шипением из его губ, с острыми клыками, торчащими из его идеального рта, он вонзил свой набухший член в меня.

Я позволила своей голове откинуться назад, сжимая бедра вокруг его бедер. Он обхватил своей плотской рукой основание моего горла, его рот приблизился к моему уху.

— Ты чувствуешь это, Аня?

Я не могла говорить. Я чувствовала все — горячую воду, льющуюся вниз, холодный камень за моей спиной, тепло его груди, прижатой к моей груди, его твердую мужественность, вторгающуюся в мое тело, и рычащее животное в его груди. Всё.

Он начал вторгаться меня сильнее. Глубже. Его голос — мрачное напоминание о том, кто держал меня в объятиях любовника, его пальцы крепко, но нежно сжимали мое горло.

— Скажи мне, что ты чувствуешь это, детка.

Если бы это было возможно, его член стал тверже, больше внутри меня, проникая с пылкой потребностью.

— Это ты становишься моей.

Он прижался своим лбом к моему.

— Ты проскальзываешь за мои стены.

Его алый глаз вспыхнул золотом в лунном свете. Или золотые искорки сверкали в рубиновой глубине?

— Твоя плоть тянется ко мне. Болит, нуждается во мне.

Его рука скользнула от моего горла вниз к груди, где он обхватил меня с одержимостью. С правом собственности.

— Ты никогда не избавишься от меня. От воспоминаний обо мне, так глубоко похороненных внутри тебя. От того, что я забираю то, что было моим в течение тысяч лет. Просто ждешь, когда я найду тебя на той одинокой земле, по которой ты ходишь. Чтобы взять тебя в свои руки.

Он тяжело дышал мне в губы, все еще не целуя, просто произнося слова, которые не имели смысла. Но они имели смысл.

— Скажи мне, что ты чувствуешь это, Аня.

Он встал, прижимая меня своим телом.

— Скажи мне, что ты чувствуешь, как проигрываешь битву, скользя по краю в мое владение.

Его металлическая рука покинула мое бедро и вцепилась в мои мокрые волосы, дергая, пока я не задохнулась, его толстый член все еще толкался в меня до безумия. Навстречу гибели. Или спасению.

— Скажи мне… скажи мне, что ты моя.

Подойдя к жестокой кульминации, я вскрикнула:

— Да!

— Ты всегда была моей, — он прижался к моим губам, прежде чем накрыть своим ртом мой собственный и застонал, глубоко пронзая, когда мое тело содрогалось в оргазме.

И снова он проглотил мои стоны удовольствия, целуя меня полностью, тщательно, мягко поглаживая языком, давая мне почувствовать вкус неистовой потребности, которая двигала им сейчас. Когда я обмякла, он обхватил руками мои колени и широко поднял меня, глядя вниз, чтобы увидеть, где наши тела соединяются. Он выглядел полубезумным от похоти и желания, его лицо превратилось в острые, ужасающие углы.

— Так чертовски красиво, — пробормотал он, входя и выходя из меня в яростном ритме.

Я крепко сжала его плечи, впиваясь ногтями, этот момент был таким внутренним и интимным, что я едва могла держаться. Его взгляд заострился на мне. Мое дыхание стало затрудненным, я протянула руку и сняла повязку с его глаза со шрамом. Его темп замедлился на долю секунды, но он не остановился. Когда я нежно провела пальцами по неровному, покрасневшему шраму — веко запало и закрылось, жестокость пережитого проявилась в неровном разрыве его плоти, соединенным рубцовой тканью, — он подавился стоном и глубоко вошел в кульминацию.

Доммиэль опустил голову мне на плечо, но я обхватила его лицо руками, положила ладони ему на подбородок и прижалась губами к отвратительному шраму, который, очевидно, ранил его гораздо сильнее, чем он когда-либо показывал. Тяжелый стон вырвался из его груди, как у человека, потерявшегося в горе, смятении и мучительном обожании. Его руки обвились вокруг моей спины, когда он прижал меня к себе, его тело дрожало от дрожи, его член пульсировал, мы оба неровно дышали под ливнем горячего пара и воды.

Я провела рукой по его гладким черным волосам, царапая его кожу ногтями, нежно целуя уродливую плоть, которую он прятал от мира, отчаянно желая показать ему, что боль ушла, пора отпустить ее. Он снова вздрогнул, его член все еще пульсировал внутри меня. Его демонический глаз закрылся.

— Так чертовски красиво, — пробормотала я, повторяя его слова, сказанные ранее.

Затем его рубиновый глаз открылся — сфокусировался, ища мой собственный. Столько удивления на его лице. Я подумала, что он спросит, почему я решила сейчас использовать его любимое прилагательное для описания его красоты или как я вижу его красивым, потому что я была готова рассказать ему все. Сказать ему, что он не такой предатель, каким все его считали. Сказать ему, что он выбрал добро вместо зла, когда присоединился к Женевьеве. Сказать ему, что ему больше не придется быть одному. Но он не спросил. И я была слишком напугана тем, что он отвергнет эту идею. Отвергнет меня.