— Дерек Картер это знает и сделает всё от него зависящее, — в конце концов, ему ещё растить ребёнка. Который однажды пойдёт в колледж, а потом и захочет жениться. И терять заработок всё-таки не лучшая идея. Имеющихся накоплений пока ни за что не хватит для того, чтобы у малыша было всё самое лучшее, и чтобы вдвоём ни в чём нуждаться вплоть до той поры, когда он сам уверенно и прочно встанет на ноги.

***

— Если будут спрашивать, я скоро вернусь. Оливия была здесь всё это время. А минуту назад встала и ушла, — шепчу я Брук, присев у нашего стола, чтобы не привлекать лишнего внимания. Мне просто нужно, чтобы она знала, куда я делся, и в случае чего могла сказать что-то адекватное и меня прикрыть. Хотя это и вряд ли пригодится, предупреждён значит вооружен.

— Но Дерек…

— Поверь, это не займёт много времени. Я быстро. Только найду ее.

— Ладно, — она кивает, но без особого восторга. Я иду стремительным шагом в сторону выхода на улицу, думая, что, может, эта женщина уже сто раз уехала, но Оливия в своём закрытом изумрудно-зелёном платье с длинными рукавами обнаруживается лишь идущей к той части дороги, где такси будет удобней установиться и при этом не мешать остальным участникам движения. Я догоняю её, разворачивая лицом к себе, и моя первая же фраза оказывается более злой и резкой, чем я хотел, чтобы она была:

— Ну и что всё это значит? Утром ты ни хрена это не упомянула, а спустя несколько часов я вдруг вижу тебя уходящей из зала, в котором ты вообще не должна была находиться. Твоя чёртова закрытость просто бесит.

— Ну а ты просто замечательно открыт, так что ли? — она вырывает свою левую руку и, крепче перехватывая серебристый клатч правой ладонью, в которой он изначально и находится, одновременно отступает от меня, — только среди фраз «сегодня я не могу» и «я должен быть в другом месте» я не услышала ни слова о том, что ты должен быть и будешь не один.

— И что? Я больше не обязан перед тобой отчитываться и посвящать тебя в каждый свой следующий шаг.

— Так вот как ты заговорил. Значит, ты не обязан, но тебе при этом всё позволено? Следить за мной, приставлять ко мне телохранителя и быть бесцеремонным?

— Господи Боже, мы же это уже уладили, — я начинаю неконтролируемо выходить из себя, и эти нервы… Я дрожу не из-за чёртовой уличной прохлады, а потому, что они не знают выхода, ведь я так привык держать всё в себе, — всё, его нет. Ты, чёрт побери, свободна.

— Нет, я не свободна, — выкрикивает она, — потому что я подумала, что ты будешь один, и что, если я приду, мы будем как бы вместе, и в некотором смысле всё будет так, как и должно было быть, — я временно прекращаю ходить и метаться в пространстве, ведь мне крайне необходимо осмыслить всё это максимально спокойно. То, что она тоже помнит и вроде как тоже держится за намерения и воспоминания. Но она продолжает, и в своей голове я успеваю уложить критически мало: — Но ты всё разрушил.

— Я? А может, ты? Быть как бы вместе это не значит действительно быть вместе, и я не знаю, что необходимо тебе, но мне точно не нужно притворство. Я не хочу жить во лжи.

— А я хочу освободиться, Дерек. Если бы я знала, какой будет твоя речь, я бы никогда не позволила тебе её произнести. О таких вещах надо предупреждать.

— Предупреждать о чём?

— О заявлениях, которые ты собираешься делать публично, когда они способны отразиться не только на тебе.

— Я сказал лишь то, что чувствовал, — то, что шло от души. Я не хотел и пытался задавить в себе некоторые слова, но они упрямо пролились на черновик, и я не смог ничего изменить. Просто не нашёл сил вычеркнуть их и сформулировать свои мысли без личного подхода. Да, вероятно, это очередная информационная бомба, хотя Виктории я гарантировал обратное, и в итоге мне понадобится больше одной коробочки конфет, но так уж и быть.

— Но такие люди, как мы, не имеют права говорить то, что чувствуют. Мы не должны распространяться об этом, иначе станем обычными и скучными. Между нами и простыми людьми должна быть дистанция. Особенно в твоём случае.

— Да я лучше буду неинтересным, чем изменю самому себе.

— Но ты уже это сделал, Дерек, — бескомпромиссно и твёрдо заявляет она, буквально заставляя меня заледенеть изнутри и ощутить, как все внутренности сковывает болью и отчаянием от того, как холоден её взгляд, лишённый всяческого тепла и даже малейших крупиц нежности, — твоя речь наверняка произвела необходимый эффект, но ты просто жалок. На твоём месте я бы уже давно перестала себя уважать. Не знаю, как ты ещё себя выносишь. Я помню тебя не таким. Я любила другого человека, — да и я, видимо, тоже. Мы оба видели друг в друге не тех, кем являемся на самом деле. И потому, женившись, совершили ошибку. В чём-то даже непоправимую. — Ты сказал там верную вещь, ты станешь отцом, но я как не собиралась становиться матерью, так и остаюсь верна своим словам. Так что давай составим какую-нибудь бумагу, которую я смогу подписать, — и тут моё терпение резко лопается, и я становлюсь официально злым. Наверное, так всегда и бывает, когда масса ощущений, проблем и переживаний наваливается на тебя, как снежный ком, и тот всё увеличивается и растёт, основательно придавливая своим весом. Но однажды ты вырываешься из плена, делаешь первый за долгое время глубокий вдох и…

— Как же ты меня достала.

— Что?

— Что слышала. Господи, какой же я идиот, — я с нажимом провожу руками по лицу, даже не в силах на неё посмотреть и высказать ей всё буквально в глаза, но главное это наконец выговориться. Она здесь не единственная, кто желает свободы. И я ей её дам, но только чуть позже. Через каких-то пять минут. Наверное, это невеликая цена. — Причина, которая у меня была… Она ведь не была, а всё ещё есть. А я почти забыл об этом, — как же Митчелл и Тимоти были правы. Не ослеплёнными в отличие от меня и не дураками, честно и глупо думающими, что что-то изменилось. Что мы с Оливией вновь будем счастливы. Вот почему я здесь. Потому что никого не слушал, а меня лишь отвергали снова и снова, но я всё убеждал себя, что она вот-вот впустит меня. Что захочет нас, как я. Что это непременно произойдёт не сегодня, так завтра. Что она никак не может быть полностью самовлюблённой, равнодушной и безразличной. Что моя одержимая беготня рано или поздно увенчается успехом. — Но знаешь, мы бы смогли с нею жить, вместе жить с тем, что ты сделала, ну, по крайней мере, попытаться, если бы ты просто извинилась… Да хотя бы признала, что совершила преступление, даже без извинений, — но ты просто чертова эгоистка, как была ею, так и осталась, и не делаешь ничего, что могло бы всё исправить, хотя это и вряд ли возможно. Я снова унижен так, как никогда в жизни не был. Будто меня окунули в грязь и помои. — Но даже на такую малость ты совершенно не способна. А я больше не могу. С меня хватит.