– Ишь, чего выдумал, мин гер, занемог перед делом-то... Да и полно тебе, никуда ты не летишь, все чудится. То - лихорадка-лиходея разбирает, трясовица треклятая. Мы живым манером Блюментроста позовем...

– Ну его, не надо!
– попросил Петр.

– А не надо, и шут с ним, с немцем. Не надо - так мы тебе, Петр Лексеич, водочки на стручковом турецком перце поднесем, ты от ее в изумление придешь, пропотеешь гляди, а там споднее сменим, в сухоньком и вздремнешь. Ты, мин гер, притомился, вот что...

От голоса Меншикова сделалось будто бы поспокойнее, кровать перестала проваливаться, теплая рука Данилыча, его мягкий голос, ласковые слова - все вместе словно бы убаюкивало, как в младенческие годы тихая песенка Натальи Кирилловны. Петр задремал, но во сне жаловался:

– Не ведаю я, не ведаю, о господи преблагий!

– Полно, мин гер, чего ты там не ведаешь!
– будил Меншиков.
– Спи себе, да и только...

На цыпочках, осторожно вошел Блюментрост, погрозил Меншикову пальцем, вынул из кармана склянку, произнес непонятные слова:

– Эссенция мартис аперативо кум суко поморум, имеет силу разделительную и питательную...

Меншиков понюхал эссенцию, вздохнул, а когда Блюментрост ушел - вылил склянку за полог шатра. Потом от скуки и для препровождения времени сел писать письмо. Писал он очень плохо - составлял буквы друг с другом в кривой ряд и почти перед каждой задумывался.

"Дарья Михайловна, Варвара Михайловна, здравствуйте на множество лет! Благодарно милости вашей бью челом, что изволите ко мне писать о своем здравии"...

Тут он надолго задумался. На Дарье Михайловне он давно собрался жениться, писал же к обеим сестрам Арсеньевым, жившим у хором царевны Наталии Алексеевны. Надо было в письме тонко и с политесом намекнуть о своем чувстве к Дарье. И Александр Данилыч вновь принялся приставлять буквы друг к дружке:

"Паки благодарствую за вашу ко мне нелицемерную любовь, за любительскую присылку, Дарье Михайловне за сорочку и за алмазное сердце... Не дорого мне алмазное сердце, дорого ваше ко мне любительство..."

Подписался он очень крупными буквами так:

"Губернатор шлюссельбургский и комендант, бомбардир поручик Преображенской и кавалер Александр Меншиков"...

Петр негромко окликнул:

– Данилыч, ты что там кропаешь?

Меншиков слегка порозовел, утер пот со лба, ответил:

– Да так, мин гер, на Преображенское некая писулька...

– Покажи...

– Да, мин гер...

– Покажи!
– велел Петр.

Александр Данилыч подал письмо, свечу.

– Ишь ты!
– промолвил Петр.
– Откуда же ты кавалер?

– Да ведь, мин гер, ну чего, ей-ей, - заговорил Меншиков.
– Все так пишут, я-то не хуже иных некоторых...

– Кавалера - замажь!
– велел Петр.

Меншиков вздохнул.

Петр сказал назидательно:

– Ты, брат, еще не кавалер, а курицын сын, - то помни крепко. И не заносись. Станешь служить толком - достигнешь и кавалерства. Ложись, спи...

Александр Данилыч замазал чернилами слово "кавалер" и лег спать.

Поутру царю стало легче. Двадцать девятого апреля он со свитою увидел валы Ниеншанца, обложенные полками осадного корпуса Чемберса и Брюса. Дивизия Репнина уже переправилась на правый берег Охты и обложила город Ниен кругом - от Охты до Невы. Там, в меднозеленом вечернем небе таяли дымки шведского селения...

– Туда - море!
– сказал Петр, указывая плетью вперед.

От жара у него блестели глаза и на скулах проступил румянец, но всем вокруг него казалось, что он здоров, бодр и весел. Он и в самом деле был весел.

– Верно говорю, Сильвестр?
– спросил Петр.
– Там оно, море, Балтика? Туда указываю?

– Туда!
– ответил Иевлев.
– Там оно - Варяжское море. Отсюдова начинался древний путь - из варяг в греки.

Генералы, господа совет, смотрели вперед со всем старанием, но не видели ничего, кроме легкого вечернего туманчика, странного, диковинного неба да шпиля шведской церкви.

2. ПОД НИЕНШАНЦЕМ

Недоставало платформ под мортиры, фашин и туров, нехватало лопаток и кирок, бомб, мешков с шерстью.

С превеликими трудами, под огнем шведских батарей, возвели последнюю траншею и подвели к ней подступы. Егор Резен ставил мортирную кетель батарею - у озерца, в вершине залива Охты; ставил пушки генерал-инженер Ламберт. Петр бывал то у Резена, то у Ламберта, сам особенно в дело не совался, но смотрел с интересом. Александр Данилыч Меншиков дважды пугал шведов - "делал комедию", будто он с охотниками идет на приступ. Шведы швыряли бомбы, камни, заключенные в каркасы, били картечью...