— Дай угадаю. Она будет заключаться в том, что люди, которые лгут, заслуживают смерти, — нахмурился я.

— Так было. Пойми, мне ещё нужно будет встречаться с отголосками своего прошлого, — смущённо произнесла она и мы пошли назад к дому, совершив круг почёта. — Я бы и дальше помогала Виктории, но они снова привезли тебя. Понимаешь? Я не могу быть в двух местах одновременно, не могу делать дела и защищать тебя. А они могут тебе навредить. Я клянусь, если кто-то тебе навредит, я этот мир сотру с лица земли во имя Адельгейды, раздавлю всех и каждого, причастного и непричастного… Макс, прости, не слушай что я говорю!

Она уже не делала пассы руками — прогресс.

— А ты можешь это устроить? — удивился я.

— Я-а… — замялась она, окончательно покраснев и закрыв лицо руками. — Не буду отвечать на твой вопрос, — надулась она. — Они от нас не отстанут, Макс, если не дать отпор.

— Агрессивно? — я не любил это слово.

— Да. И я знаю, что ты и мухи не обидишь, мне так госпожа Ольга Ефимовна сказала. Что?! Что я уже не так сделала?

— Почему она госпожа?

— Потому что твоя мать. И я к ней уважительно отношусь. А как надо? — засмущалась она снова.

— Если ей нормально, то и мне нормально. Ну я «мухи не обижу», это правда. И что?

— Предоставь обижать мух мне, хорошо?

Я нахмурился. Она словила мой взгляд.

— Я клянусь великой Адельгейдой, что никогда не причиню вреда тебе, твоим родным или твоим друзьям, — она подняла руку и после приложила к своему сердцу, поглядывая на меня.

Я сгрёб её в охапку.

— Я тоже хочу руку к твоему сердцу приложить, — выдал я.

Она вначале не поняла, а после смутилась, расхохоталась и поцеловала меня, выпутываясь из объятий.

Камешек из ботинка выпал, хоть след от него и остался. Хоть это и не было больше проблемой, я пообещал себе подумать обо всём, когда в голове прояснится. Когда-нибудь это ведь произойдёт. А не будет ли слишком поздно?

Мы гуляли и шутили до самого вечера. Мама попросила накосить травы кроликам. Я вспоминал, как пользоваться косой. Ане она сказала набрать яиц из кубла. Аня пришла с поклёванными руками, но с охапкой яиц, довольная. Мама тут же забинтовала ей руки, хотя та отнекивалась. Кузя пробовал Аню подкалывать: все подколки по поводу внешности, работы и характера она просто игнорировала. На пошлые шутки тупенько улыбалась и очень сильно краснела.

Вечером мы укладывались спать. У матери табу ни на что нет, абы сексом ночью громко не занимались. Ключевой момент — громко. Когда я был маленький, Кузя с Танюхой заделывали первого ребёнка, и я задавал неуместные вопросы маме, после этого табу и ввели. Нас отправили в гостевую с двумя кроватями.

Мы улеглись на разные. Я лежал, закинув руки за голову и глядя в потолок. Для меня было слишком рано ложиться спать. Я привык не спать до двух или до трёх ночи, а тут одиннадцать и отбой. На соседней кровати купшились. Аня ворочалась, кровать скрипела. Пару раз она садилась и я был уверен, что она смотрела на меня.

Да, мне тоже хотелось к ней поприставать. Нужно было сделать лишь один только шаг.

— Можно мне к тебе? — спросила она, делая этот шаг.

Я отодвинул своё одеяло, приглашая её.

Она замялась, неловко пробралась ко мне и замерла, глядя на меня.

— Руки не распускать! — заявила она. — Я серьёзно, это не шутки.

— Как скажешь, — слегка расстроился я. Но раз нельзя, значит нельзя. Аня странная, к её странностям я уже привык.

Она легла ко мне под бок, положила руку мне на грудь. Потом мечтательно провела по животу. Потом снова переложила на грудь, потрогала волоски.

Как можно спать в такой обстановке?

Я повернул к ней голову и она вскрикнула, зажимая себе рот ладонью.

— Я думала ты спишь!

— Ты руки распускаешь.

— Да ничего такого… — она попыталась убрать руки, я не дал ей отодвинуться.

— Чего ты так смущаешься?

— Мне нельзя ничего, — надулась она и всё же отвернулась. — Я не… — в голосе сквозила неуверенность. — Я не приставать прилезла, я защищать тебя прилезла. За нами идёт Кассандра, и я могу нас защитить, но мне нужно быть рядом.

— А почему нельзя ничего?

Она повернулась, подняла левую руку, щёлкнула пальцами. Между ними пролетел огонёк, осветив вспышкой комнату.

— Я лишусь своих сил.

— В смысле нельзя ничего? У тебя никогда не было секса? Не то, чтоб я не догадывался, но это как-то жестоко, учитывая, что ты не стареешь и старше меня, — выдал я и мне стало её ещё больше жаль, чем было до этого.

— Вот так, нельзя ничего! Ни чтоб меня трогали, ни даже трогать себя! — нашипела на меня Аня, пряча взгляд. — Или может быть можно… — неуверенно промурлыкала она. — Мне говорили, что даже касаться нельзя.