– Все они язычники, – говорил он с сильным ударением, – просто дикари без церкви. В них нет ничего святого!

Я заметил, что священник гордился тем, что с высоты кафедры мог осуждать молодёжь за слишком долгое общение или подозрение в чрезмерной близости.

– Люди обязаны вступать в брак, а не развратничать! – повторял Шеридан. – Дети молодых родителей всегда здоровые и сильные. – Это уже была его личная идея-фикс.

Так рассуждая, мы пили виски, пока основательно не захмелели. И откуда у ирландцев столь безумная вера в необходимость и добродетельность целомудрия? Такова их неоспоримая религиозная вера, которая придает им жизненные силы.

Отмечу, что в горах Баварии и в некоторых частях итальянской Абруцци крестьяне тоже религиозны, и там тоже высоко ценится целомудрие, но при этом нравы куда как более вольные, чем в Ирландии. Я часто задавался вопросом, почему? Но у меня нет на это ответа.

Короче говоря, я использовал все свои знания и навыки, чтобы соблазнить Молли, но потерпел полную неудачу. Я знал, что в определенные периоды женщины более возбудимы, чем в другие. Я знал, что три или четыре раза в месяц Молли легко возбуждалась, особенно на восьмой день после месячных. Я использовал все свои уловки, но ничто не смогло сломить здравомыслие девицы.

Однажды ночью я пообещал Молли не пытаться войти в нее, и получил разрешение лечь на нее. Если честно, я намеревался применить немного силы и…

«Это ничего, – повторил я про себя, – ничего… – и потерся своим членом о ее клитор, – я не войду…»

Но вдруг она взяла мою голову в свои руки и поцеловала меня.

– Я доверяю тебе, дорогой. Ты слишком добрый, чтобы воспользоваться мной. – И когда я двинулся было вперед, она тихо добавила: – Ты же знаешь, что я убью себя, если что-нибудь случится.

Я тут же отстранился. Я даже не мог говорить в ту минуту, едва мог думать.

– Хорошо! – воскликнул я наконец. – Ты победила!

– Плевать! – ответила Молли. – Я люблю тебя и буду любить всю свою жизнь.

И когда она обняла меня, вся моя глупая обида исчезла.

Однако после той памятной ночи Баллинасло стал для меня невыносимым. Я давным-давно до пресыщения насмотрелся на красоты его окрестностей и пришел к выводу, что вне любви это место так же лишено какой-либо привлекательности, как и любой город в Западной Америке. Священник, с которым я не мог поговорить по душам, второсортные адвокаты и врачи… Некоторые молодые люди горели желанием учиться и приходили вечером в гостиницу, чтобы послушать мои россказни.

Мне надо было заняться делами моего отца. И я отправился в Лондондерри, чтобы изучить эту цитадель ирландского протестантизма, а заодно окончательно расстаться с чувствами к Молли. Когда через некоторое время я вернулся, то уже не просил девушку приходить ко мне по ночам. Что толку?

В ночь перед моим окончательным отъездом в Белфаст она пришла сама. Тогда-то я и признался со всей откровенностью:

– Я не честолюбив, Молли. Мне не нужны ни власть, ни богатство. Но в постижении человеческого знания я и любовник, и священник. И в этом никто не встанет на моем пути.

Я объяснил девушке, что именно по этой причине я приехал в Ирландию. Та же жажда знаний много лет назад вела меня по всему миру, и, без сомнения, будет вести меня впредь.

– Я не хочу даже счастья, Молли. Даже утешения. Я как рыцарь Святого Грааля – вся моя жизнь посвящена этой цели. Не спрашивай почему, я сам не знаю. Знаю только, что Смит, мой друг и профессор из Лоуренса, штат Канзас, зажег во мне священный огонь поиска истины, и я буду жить с этим до самой смерти. Ты не должна думать, что я не беспокоюсь о тебе. Беспокоюсь всем сердцем. Ты – замечательная женщина. Ты моя женщина – и сердцем, и душой, и телом. Но моя работа зовёт меня, и я должен уйти.

– Я всегда это чувствовала, – тихо произнесла Молли. – Всегда чувствовала, что ты не останешься здесь и никогда не возьмёшь меня замуж. Я понимаю тебя. Надеюсь, когда-нибудь ты удовлетворишь свои амбиции и обретёшь своё счастье. Впрочем, без любви счастья не бывает. Я не могу в это поверить. Но ведь я – всего лишь девочка. Если ты когда-нибудь решишь вернуться, прежде напиши мне об этом. Боюсь, сердце моё не перенесёт неожиданную встречу.

С тех пор, как закончились мои студенческие годы, Лондон неудержимо притягивал меня. Не знаю, почему, но столица Великобритании произвела на меня гораздо большее впечатление, чем Нью-Йорк. Впрочем, я искренне опасался возвращения малярии в случае моего приезда в Штаты. Зато у меня было рекомендательное письмо Карлайла к Фруду [112] . Почему бы не представиться этому уважаемому джентльмену? И что из этого выйдет?

Мое мальчишеское решение делать каждую работу от всего сердца всё ещё было неизменным, и я верил в свою победоносную силу. А посему мне не составляло особого труда с легкостью открыть «устрицу» успеха в Лондоне, как ранее я это сделал в Нью-Йорке.