– Кто это?

Алекс усмехнулся, помедлил с ответом.

– Один знакомый. – Женщину он совсем не упомянул, хотя я успела заметить, что он прекрасно видел её.

Алекс поднялся и бросил на стол несколько купюр:

– Идём.

В тот вечер Алекс долго не ложился. Он много разговаривал по телефону, звонил сам, отвечал на звонки. И хотя он не мешал мне, говорил не громко и находился в гостиной номера, я тоже не могла уснуть. Чувство необъяснимого беспокойства не давало сделать это. А когда, наконец, я всё-таки задремала, он разбудил меня, довольно бесцеремонно повернув на бок, и сразу без прелюдий вошёл в меня сзади. И сделал это так, как будто воспринимая меня лишь как средство удовлетворения своей похоти. Он не причинил мне боль, но мне было неприятно такое отношение. До этого момента ничего подобного он никогда себе не позволял. Я попыталась воспротивится, но он лиши крепче прижал меня, прошептав в ухо:

– Ничего, девочка моя, потерпи.

Когда он закончил, я отодвинулась от него, так и лежала спиной к нему, не поворачиваясь. Алекс молчал и больше меня не трогал, хотя я чувствовала, что он не спит. Через некоторое время он сказал:

– Нашу поездку по Франции придётся отложить.

Я ничего не ответила ему. Но он и не ждал, что я что-то скажу.

В эту ночь мне опять приснилась пугающая фигура в капюшоне. Колеблющейся в какой-то дымке силуэт стоял, как будто изучая меня, потом просто растаял. На этот раз я не испытала такого всепоглощающего ужаса, как впервые, хотя неприятное чувство дискомфорта присутствовало.

Алекс проснулся рано. Поцеловал меня, нежно коснувшись губами и ушёл, не дожидаясь завтрака. Я больше не спала, но встала только когда, официант постучал в дверь, закатывая тележку с едой.

После завтрака я спустилась вниз и, миновав вестибюль, вышла на улицу. Яркое утреннее солнце растопленным золотом заливало всю вокруг, радуясь, вопреки моему настроению. День обещал быть чудесным, хотя погода в Париже меняется очень стремительно и несколько раз за день.

Швейцар как всегда приветливо улыбнулся мне, и я улыбнулась в ответ. Остановилась, размышляла куда направиться. Ехать никуда не хотелось, вернее не хотелось общаться вообще ни с кем, что было бы неизбежным в машине с водителем, но ещё меньше хотелось оставаться в номере.

Я ступила на тротуар и остановилась, оглядываясь. Не много подумав, двинулась в сторону парка Тюильри. Там можно просто посидеть, наслаждаясь запахом цветов.

Посижу, подумаю. Иногда можно позаниматься и этим, тем более что я давно этого не делала. И не показатель ли это того, что всё хорошо и просто нет причин усложнять себе жизнь самокопанием и размышлениями. Сейчас изменилось и это. Что-то произошло, что-то, что изменило всё. И хотя Алекс утверждал, что меня это не касается, коснулось, этой ночью. Никогда раньше Алекс не позволял себе делать что-либо, что было бы даже просто неприятно мне, а сейчас позволил, просто воспользовался мною, чтобы снять свой стресс. И это было обидно. Но, с другой стороны, не сгущаю ли я краски.

И словно сама природа, сжалившись надо мной, прервала этот безрадостный поток моих мыслей. Заморосил мелкий занудный дождик, на который я сначала пыталась не обращать внимание. Но когда вымокла лавка, на которой я сидела, это уже стало не возможным. Я поднялась и побрела, сама не зная куда.

Я просто шла вперёд, не замечая, куда иду, и ноги сами принесли меня к стеклянной пирамиде входа в Лувр, и я уже на эскалаторе. Очнулась я, стоя с аудиогидом и планом музея в руках.

Я не собиралась идти в музей. Однажды я уже побывала там. Толпы людей, в основном азиатских туристов и бег за гидом, который, казалось, пытался не показать нам самое интересное, а пробежать как можно большее расстояние, полностью разрушили у меня всё впечатление от шедевров и лишили желания когда-либо снова вернуться сюда.

Но сейчас как будто какая-то невидимая сила управляла мной, влекла, создавая беспрепятственные условия. Я, видно, была в полной прострации, когда покупала билет. Самое странное, что я абсолютно не помнила этого.

Тем не менее, я здесь и раз уж так, я решила посмотреть залы древнего Египта. Когда-то эта тема очень увлекала меня.

Я довольно долго бродила среди каменных глыб с высеченными на них письменами, сфинксов, статуй фараонов и египетских богов, развешанных на стенах под стеклом религиозных текстов, коллекции всевозможных саркофагов, предметов быта древних египтян, не останавливаясь около мумий. Сполна насладившись духом могущества и таинственности, я не спеша отправилась дальше. Ещё пребывая под впечатлением следов от некогда величайшей цивилизации древности, в других залах я лишь ненадолго задерживалась взглядом на картинах и скульптурах и не заметила, как вдруг оказалась в маленьком тёмном зале с единственной витриной посередине.

За стеклом в витрине, на чёрном бархате лежал фрагмент пластины. По мягкому мерцанию я предположила, что пластина золотая.

– Очень мало, кто заходит в эту часть музея, особенно в этот зал.

От неожиданности я вздрогнула, обернулась и увидела, как в зал вошёл невысокий аккуратненький старичок. Он подошел почти вплотную к витрине.

– Это очень старинная вещь. Хотя она кажется не такой красивой, как другие, люди не осознают до конца её значимость и ценность… Но это и хорошо… – старик замолчал и погрузился, казалось, в глубокие раздумья.

Говорил он по-русски, что удивило меня, но не более. Я не до конца была уверенна, что его монолог предназначался для меня, не понимала его смысла и ощущала какое – то странное чувство не уютности и беспокойства. Я собралась тихонько улизнуть, но он вдруг заговорил вновь, повернувшись ко мне:

– Здесь почти никого не бывает, совсем редко, кто заглядывает… Но ведь ничего не происходит случайно, разве не так?

– Да, наверное, – протянула я уже полная решимости удалиться, – вы извините, но мне пора, – и я повернулась к выходу.