Макс раздел меня полностью, доставляя при этом невероятные мучения, потом завернул в простыню, поднял с кровати и понёс куда-то. Оказалось – в душ. Я поняла это, когда он затолкал меня, не выпуская из своих рук, завёрнутую в простыню, под холодные струи воды. Сама я стоять не могла и он, крепко держал меня за талию. Я повисла не его руке. Струи, падая мне на голову и на спину, обжигали холодом, моментально намокшая простыня облепила меня, я захлёбывалась и замерзала. От холода я начала трястись, зубы у меня стучали. Я, собирая остатки своих ничтожных силенок, попыталась вырваться. Зачем он так мучает меня! Если я не умерла от боли, умру от холода! Но он, лишь сильнее прижал мою голову вниз. И вдруг я поняла, что боль отступает, успокаивается и затихает, этот мокрый холод вытесняет её. Я смогла уже вытянуть руки и упереться ими в стену, и стояла я уже сама, а не весела на его руке, он только поддерживал меня, но вырваться не давал.

Наконец экзекуция была закончена, Макс выключил воду. Я тряслась от холода, зубы стучали так, что, наверное, было слышно. Макс вытащил меня из душа, снял, обмотавшую меня, промокшую насквозь простыню, и завернул во что-то сухое, которое тоже вымокло. Он слегка потёр меня, и подняв на руки, отнёс обратно в комнату, где уложил на кровать, укутал одеялом. Мне стало теплее, боль ушла, но я всё ещё чувствовала слабость. Я лежала, продолжая трястись, и смотрела как Макс, сняв свою мокрую футболку, вытерся полотенцем. Я вдруг ощутила жуткую жажду.

– Я хочу пить, пожалуйста, – голос у меня был слабый и тихий, но Макс, стоявши ко мне спиной, тотчас обернулся.

– Нет, пить пока нельзя.

Если боль и холод не убили меня, то жажда точно убьёт, потому что как только она, робко дав о себе знать, поняла, что её заметили, то полностью завладела мной. Пить хотелось неимоверно.

– Пожалуйста, – с мольбой попросила я.

Макс принёс пластиковую бутылочку с водой, отвинтил крышку и поднёс мне, я потянулась, приоткрыв рот, но он, легонько надавив на мою нижнюю челюсть, прикрыл мне его и лишь смочил губы парой капель.

– Всё. Потерпи пока.

Стало чуть легче, чуть-чуть, но больше он не дал. Накрыл меня вторым одеялом, и вышел, забрав бутылку. Он не стал запирать дверь, наверное, был уверен, что сил у меня недостаточно, чтобы что-то сделать. Это было так. Я, наконец, согрелась, но слабость совсем одолела меня и вскоре я провалилась то ли в сон, то ли в забытьё.

В себя меня привели несильные похлопывания по щекам. Мне это не понравилось, я хотел спать, и хотела, чтобы меня оставили в покое. Но они не оставляли. Я открыла глаза и увидела перед собой Алекса. Я часто заморгала глазами, не веря тому, что вижу и как оказалось, правильно, что не поверила. Это был Макс. Я вспомнила, где нахожусь, и что здесь делаю.

– Вставай, одевайся.

Я послушно поднялась, голова закружилась, пришлось несколько секунд посидеть, откинула одеяло и только сейчас вспомнила, что абсолютно голая. Поспешно прикрылась одеялом, но подумала, какая это глупость: вчера у Макса было достаточно времени и возможности рассмотреть меня. Но поймав мой взгляд, он вышел. Одежда моя лежала тут же на кровати. Слабость не отпускала. Теперь я понимала, почему Макс не позволял мне вчера напиться вдоволь, меня тут же вывернуло бы на изнанку, до того сильным было ощущение тошноты. Руки и ноги свои я ощущала так, как будто они выходили из состояния онемения, еле слушаясь меня. Голова кружилась. Когда я наконец кое-как с большим трудом оделась и была готова, меня вывели на улицу и усадили в машину.

Всё дальнейшее я осознавала плохо. Отключилась почти сразу, как оказалась в машине. Пару раз, выныривая на короткие мгновения из глубины забытья, я видела лишь что-то мелькающее, проносящееся за окнами автомобиля. Когда я почти пришла в себя, начиная понемногу воспринимать действительность, перед моим лицом возник шприц. Я, в ужасе от воспоминаний о прошлом уколе, забилась в самый угол сиденья в слабенькой попытке возразить, но меня прижали, вытянув левую руку, закатали рукав и вонзили иглу. Видимо это был всё же другой укол, потому что кроме боли от иглы я ничего больше не почувствовала, тут же потеряла сознание.

В очередной раз очнулась я на узкой жёсткой койке у стены в качающемся помещении. Мне понадобилось время, чтобы осознать, что пляшущие на полу и стенах солнечные зайчики – это блики от воды за круглыми окнами – иллюминаторами, а помещение, в самом деле, раскачивается и всё это говорит, о том, что я нахожусь уже на идущем куда-то судне. Поняв это, я не испытала ни удивления, ни страха, а опять заснула, вернее провалилась в пустоту.

Окончательно, так что могла адекватно воспринимать действительность, я пришла в себя, лёжа на большой кровати.

Я приподнялась. Все мои мышцы затекли, но ничего не болело. Я лежала в одежде, но без куртки и без обуви.

Комната была уютной спальней, обставленной дорогой изысканной мебелью тёмных и светлых кофейных тонов, с камином возле кровати и пушистым ковром на полу. За двумя высокими большими окнами через колышущуюся на ветру листву деревьев поблёскивала вода. С моего места не было видно, что за водоём находится там.

Я привстала, собираясь спустить ноги с кровати, когда отварилась дверь и вошла женщина, лет шестидесяти. Она была вся какая-то незаметная, с опущенным взглядом, и только белоснежный передник на её чёрном платье был ярким пятном. Перед собой она катила сервировочный столик, уставленный какой-то едой. Не глядя на меня, молча, она переставила блюда и посуду на столик между кресел у окна и направилась к выходу.