До имения, к великому счастью девушки, барышни ехали молча.

– Уильям, я настаиваю! Ты должен появиться на моих чтениях!

Обычно мелодичный голос маркизы Де Вуд сейчас казался драматургу до тошноты отвратительным, словно кто-то в соседней комнате мучил скрипку, водя по ослабленным струнам прохудившемся смычком.

Уэйд, одетый лишь по пояс, стоял возле окна, скучающе наблюдая за кипящей жизнью полуденного Лондона. Его взору открывался вид на центральную улицу – скопище безликой обыденности, состоящей из вереницы грохочущих экипажей, беспрерывно разъезжающих туда-сюда; суетливых джентльменов, спешащих по делам в желании приумножить своё состояние; дам, «выгуливающих» новые наряды, наивно полагающих, что кому-то в городе есть дело до этой весьма посредственной красоты; мелких воришек, прячущихся в переулках; суровых, но измученных скудным жалованием, констеблей, силящиеся их отыскать. Замкнутый круг из которого не вырваться.

Длинные бледные пальцы без чернильных отметин коснулись сетчатой занавески, отодвигая её в сторону. Солнечные лучи, преломляясь в хитросплетениях ткани, отбросили на гладко выбритое лицо узор, напоминающий тонкую паутину. Уильям сощурился и отпустил тюль, разочарованно хмыкнув.

– Мне нужно уехать, – безлико констатировал драматург.

– Что? – незамедлительно поднялась с постели Кэтрин, проверяя ленты корсета, который Уэйд даже не удосужился расшнуровать. – Куда?

– Не знаю. Подальше от Лондона. Он больше не вдохновляет меня, лишь угнетает своей чопорной мелочностью.

Обеспокоенное лицо маркизы вмиг разгладилось. Припухшие после бурной ночи губы исказились в насмешливой ухмылке.

– Ах, ты об этом… – в голосе вдовы просквозило пренебрежительное снисхождение.

Уильям обернулся, глядя на любовницу с издёвкой. Золотисто-русая бровь поползла вверх, надменно изогнувшись.

– И что бы это могло означать?

– Только то, что Лондон здесь совершенно не причём, любовь моя…

Отбросив назад копну каштановых волос, маркиза неспешно подошла к поэту и, вожделенно скользнув взглядом по обнажённому торсу, коснулась его груди, очерчивая кончиками пальцев круг поверх сердца.

– Ты ведь знаешь, я в состоянии исполнить любую твою прихоть, сколь бы чопорно мелочной она ни была. К тому же, совершенно неразумно уезжать из столицы в разгар театрального сезона.

Уильям молчал, наблюдая за безуспешными стараниями женщины пробудить в нём желание.

Когда они только познакомились он, как и любой зрячий мужчина, был очарован красотой Де Вуд. Их первый разговор оставил в душе поэта неизгладимое впечатление. Леди Кэтрин вела себя крайне вызывающе по меркам мужских суждений, без стеснения вступала в дискуссии, не боялась отстаивать свою точку зрения и вдобавок ко всему обожала театр, точнее отчаянно делала вид, дабы добиться расположения приглянувшегося ей драматурга. Вот только маркиза явно переоценила свои таланты в искусстве плетения интриг и обольщения. Не прошло и месяца, как охотница за сердцем златовласого соблазнителя превратилась в очередную жертву. В то время как сам Уэйд, получив желаемое, вскоре полностью к ней охладел. Впрочем, благодаря высокому положению в обществе, открывающему перед Уильямом любые двери, Де Вуд всё же удалось сохранить с ним некое подобие романтических отношений.

– Уилл, я обещала своему старому другу представить тебя кое-кому на этих чтениях.

Осознав, что женскими чарами оборону писателя не сломить, Кэтрин сменила требовательный тон на просящий.

– Не спросив при этом меня, – холодно отозвался Уильям и, взяв леди за руку, отнял её пальцы от своей груди.

– Прошу тебя…

– Мне нужно работать, Кэтрин!

Обойдя даму стороной, Уильям направился к постели, поднял с пола рубашку и небрежно набросил её на угловатые плечи. Маркиза досадливо поджала губы, чувствуя, как внутри вскипает злость.

– Разве я о многом прошу?! Тебе и самому не мешало бы завести знакомство с Эдвардом Шелтоном. Он, знаешь ли, крайне расположен ко всей этой вашей театральщине, а новый инвестор при твоём положении лишним не будет! Эти чтения отличная возможность заручиться его поддержкой. Маркизу нужна небольшая услуга, которую ты вполне в состоянии оказать…

– При моём положении? – опуская всё сказанное женщиной после, колко переспросил поэт, застёгивая манжеты.

Кэтрин, понимая, что сболтнула лишнего, шумно выдохнула, стараясь унять клокочущее раздражение. Ледяные глаза любовника, глядящие на неё почти с отвращением, причиняли боль, но отступать было поздно, да и не в характере маркизы.

– Ты уже начал работу над новой пьесой? – с вызовом бросила она.

Уильям презрительно усмехнулся. Адово пламя тотчас погасло в синих, как длань небес, глазах. На смену ему пришло надменное презрение. Сильнее лести и лицемерия Уэйд презирал лишь неумелые манипуляции, в особенности, когда манипулировать пытались им.

– Не утруждайтесь, миледи, вам не по силам задеть мою гордыню. Дабы преуспеть на этом весьма сомнительном поприще, должно располагать чем-то большим, нежели это тело дважды в неделю.

Изящным жестом Уилл прошёлся ребром ладони по собственному торсу, в финале отвесив маркизе театральный поклон. От услышанного лицо Де Вуд перекосило, в горле запершило, глаза налились ядом, а губы неестественно приоткрылись, точь в точь как у утопленника.

Глядя на сие великолепие первобытных эмоций, Уильям довольно улыбнулся, не размыкая уст. Как бы он хотел поменяться с Кэтрин местами, суметь почувствовать весь спектр чувств, пылающих внутри её хрупкого тела. Прикоснуться к чему-то настоящему, пусть и прогнившему насквозь, ощутить себя живым. Ощутить хоть что-то…