Шрифт:
— И?
Серёга ухмыльнулся и раскрыл кулак. Под светом лампочки тускло блеснуло новое лезвие.
— Заняться нечем?
— А ты не ершись, Архипов. Чего ершишься? Знаем мы, что твоя кровь дорого стоит. Но не дороже ведь наших жизней?
— Сделает она тебе погоду, Мержинский, кровь моя?
— Чем не повод проверить?
Брат Малого аккуратно вытянул у Серёги лезвие, подошёл к раковине и спокойно полоснул ладонь.
— Клянусь, в какой бы передряге ни оказались, буду за вас горой. Сам сдохну, но каждого из вас вытащу. Ваша кровь — теперь моя кровь….
— Клянусь.
…
— Клянусь.
…
Серый выжидающе посмотрел на меня, взяв запачканное лезвие в пальцы. Я скользнул взглядом с него на остальных. Мержинский — подневольный, в некотором плане, служивый. Выбравший военную карьеру вместо тихой размеренной жизни. Моя ответственность за него ему погоды действительно не сделает. Сам знал, на что шёл. Другая ситуация — Сороконог и Белозубов. Восемнадцатилетние птенцы с неопределённой судьбой, попавшие сюда по моей вине. Им было нечего терять. Но лишь потому, что они ничего ещё и не обрели. И Макс, свято чтивший нашу дружбу. Он считал своим долгом оберегать меня от глупостей. Хотя чаще от глупостей оберегал его я.
— Ну, Андрюха, — поторопил Серый, неосторожно чиркнув поперёк линии жизни. — Твою мать…
— Да не Андрей я. Дима.
…
Оставив алую борозду на руке, положил её поверх Серегиной.
— Клянусь.
_________________________________
Тонкий едва заметный шрам, оставшийся на всю жизнь, не раз после спасал меня от горячки. Буквально жёг кожу, стоило мне вспомнить клятвенные слова Мержинского, под которыми мы все подписались.
Клятва на крови.
Там, на гражданке, я посчитал бы это глупостью. Но у войны были свои суеверия…
Глава 6
Солнечный зайчик
Десять часов утра. КПП.
На посту были буквально все. Усиление.
Ещё вчерашнее официальное перемирие сменилось необъявленной войной.
До нас она ещё не дошла. Но её отголоски уже были слышны вдалеке.
С утра мимо поста не прошел ни один гражданский. Из местных с нами была только Лена.
Её присутствие здесь было лишним. Но даже война не могла затмить их бурный роман с Антохой.
— На ливер всех пустят скоро, а вы тут шашни крутите, — скрежетал зубами Сепуха.
— Какой грозный братик, — неизменно отзывалась Лена. — Сам когда с Людкой связался — обо всем забыл.
— У Людки хотя бы голова есть. Уехала подальше.
— Если я тебя так напрягаю, могу уйти!
— Сиди! Наружу не высовывайся.
Сплюнув разжеванную спичку в кучу таких же, Сепуха зажал в зубах новую. Подхватил автомат и вышел на улицу, бросив напоследок:
— Не нравится мне всё это.
— Достал!
— Прав он, Ленка. Не место тебе здесь, — отозвался Антоха.
Началась очередная перепалка, слушать которую не было ни сил, ни желания.
Осушив залпом бокал с остывающим чаем, выбрался вслед за Сепухой.
Он стоял чуть поодаль, сверлил мрачным взглядом белое небо.
Закурив, протянул ему пачку. Он молча вытащил сигарету. Постарался прикурить. Спички гасли одна за другой.
Плюнув, воспользовался моей зажигалкой.
— Предчувствие нехорошее, — поделился он, оглядываясь по сторонам.
— Не нагнетай.
Вдалеке послышался взрыв. Сразу за ним залпы.
— Тринадцать, — отстранено подсчитал Сепуха.
— Вчера двадцать девять было.
— День только начинается.
— Пацаны, дайте сигарету.
К нам подошёл Серёга. Было в нем что-то странное в эту минуту. Какая-то отчуждённость вкупе с лихорадочным блеском в глазах.
— Не куришь же.
— Страшно, пацаны.
Подрагивающей рукой он достал из пачки сигарету и зажал её посиневшими губами.
— Что страшно? Не по нам лупят, — отозвался Сепуха, чиркнув перед его лицом зажигалкой.
— Умирать страшно.
Голос у Серёги был отрешенным. Через силу он выдавил из себя широкую улыбку. Но и она получилась какой-то жуткой.
Всмотревшись внимательнее, заметил черные круги под его глазами.
Сами глаза как-то впали, а кожа приобрела серый оттенок. На лбу проступила испарина, которую он тщетно пытался смахнуть — она появлялась вновь.
— Четырнадцать, — продолжил подсчет Сепуха. — Пятнадцать…
______________________________________
В обед белые тучи расступились. Проглянуло солнце.
Залпы стихли и воцарилась тишина. Подозрительная и гнетущая.
— Слабали бы чего, артисты, — подал голос Мержинский, опустив подбородок на колени.