— Я ни в чем не виновата, и «там» действительно разберутся. Я скоро вернусь! — Она положила в чемоданчик смену платьев и белья, томик стихов, флакон с духами и обернулась к своим конвоирам: — Можем идти.

— Вы бы, барышня, не книжку, а теплое пальто взяли, — неожиданно участливо сказал рябой красноармеец, — что как придется задержаться?

Ольга пожала плечами:

—Зачем мне теплые вещи летом? К тому же я уверена, что меня быстро выпустят. — Она обняла убитых горем родителей: — Ну-ну, будет! Не навсегда ведь прощаемся, скоро увидимся. Берегите Ксюту!

Вот это «берегите Ксюту!» вырвалось само собой — слетело с языка самое потаенное и важное; Ольга посмотрела на родных и шагнула за порог.

ГЛАВА 5

ПОБЕГ

Сначала ей казалось, что она видит кошмарный сон, в котором ее, как какую-то преступницу, приводят в кабинет со стенами землистого цвета, и следователь с уставшим и серым, в тон стенам, лицом монотонно констатирует: «Ваш муж, враг революции, занимался контрреволюционной деятельностью, вел агитацию, принимал участие в заговоре…»

«Проснуться бы поскорее!» — тоскливо подумала Ольга.

— Барышня, подпишите, — сказал следователь.

— Что подписать? — похолодела Ольга, мгновенно поняв, что это не сон.

— Ну говорю же: ваш муж Николай Свешников, — повторил следователь, — принимал участие в левоэсеровском мятеже. Подпишите признание, что вы вместе с ним плели заговор против советской власти, потому что являетесь агентом…

Ольга вздохнула:

— Да ничего я не плела, сдурели вы не иначе, и не агент, и не враг вашей революции, и не жена Свешникова, кстати!

Следователь пожал плечами: «Будете упорствовать, барышня? Ладно, как скажете!» — и скомандовал солдату, чтобы ее увели.

На следующий допрос Ольгу долго не вызывали, словно бы намеренно испытывали на прочность, старались сломать. Три дня, проведенные в маленькой, тесной, похожей на каменный мешок, камере, показались ей вечностью. К концу третьего дня Ольга уже чувствовала, что она сходит с ума. Она пробовала читать взятый из дома томик со стихами, но даже любимые строчки не могли прорваться сквозь поток пульсирующих в ее голове мыслей; в итоге в отчаянии и измождении Ольга забросила книгу в чемоданчик, где пылилось еще одно свидетельство ее девичьей наивности и глупости — флакон с духами.

«Только такая идиотка, как ты, Леля, могла взять с собой духи и стихи в камеру, уж лучше бы и впрямь захватила теплое пальто, кто его знает, насколько придется здесь задержатся!» У нее больше не было уверенности в том, что чекисты быстро во всем разберутся и отпустят ее домой. В нынешнем состоянии полной неопределенности и растерянности она пока поняла только, что Николай задержан за участие в мятеже левых эсеров, а ее, как его фактическую жену, арестовали, чтобы она дала на него показания.

Наконец ее снова вызвали на допрос, и уже знакомый ей следователь с усталым лицом, беззлобно, голосом, лишенным каких бы то ни было эмоций, повторил вопрос о принадлежности Ольги к левоэсеровскому заговору. Ольга стояла на своем: ни в чем не участвовала, ничего не знаю.

Следователь пожал плечами:

— Что ж, может быть, вы действительно ни при чем. Допустим, я готов вам поверить. И то верно — зачем такой симпатичной барышне заниматься контрреволюционной агитацией? Но ведь вы не могли не знать о делах вашего мужа и о его друзьях по партии?

На мгновение Ольга задумалась; когда она жила с Николаем, к ним в дом часто приходили его товарищи, они бесконечно пили чай, часами обсуждали свои революционные планы, и, конечно, она знала их всех поименно и могла бы теперь с легкостью назвать их имена.

Нет, не могла! Ольга решительно заявила, что они с Николаем давно не живут вместе и что она ничего не знает ни о его жизни, ни о его знакомых.

Чекист кивнул, записал ее слова, и Ольгу вновь отправили в камеру.

Через месяц таких допросов она поняла, что скоро сойдет с ума; одно и то же: серый кабинет, каменный мешок камеры, все те же вопросы человека с монотонным голосом. Она старалась держаться — перебирала в памяти эпизоды жизни с Сергеем, представляла их любимые места. «А сейчас ведь начало сентября? Значит, деревья скоро пожелтеют, и полетят листья, а они, как говорил Сережа, все разные! А в нашем саду в Павловске уже налились яблоки, эх, сейчас бы впиться зубами в наливное, ароматное яблоко! И как бы хотелось теперь побежать по тому бескрайнему зеленому лугу, который мы столько раз измеряли шагами с Сережей и с Ксютой!»

На допросах она неизменно отвечала — не знаю, не помню, не видела. Скучный человек из органов вздыхал и записывал ее бесконечные «не», но потом что-то изменилось.

Однажды, когда ее в очередной раз привели на допрос, Ольга увидела нового следователя; этот был молодой, резкий, острый, как бритва, брал нахрапом. В нем уже не было никакого намека на интеллигентность, а лишь злой задор и желание сломать любого врага революции. Новый следователь постарался с ходу испугать Ольгу и пообещал, что она все равно подпишет все, что он скажет.