Придаю лицу напускное выражение полнейшего безразличия.

Меня это не волнует. Не волнует. Все это мы уже проходили…

Снова вспоминается наше знакомство и дикое смущение, которое обрушилось на меня тогда.

Злюсь. Он ведь вполне может делать это нарочно. По части эмоций и переживаний я всегда была для него открытой книгой.

Отлепив спину от стены, хочу оттолкнуть, вот только он в очередной раз заставляет меня задохнуться. От удивления и немой растерянности.

Наклоняется ближе, и я замираю…

Прохладный поток воздуха нивелирует неприятную саднящую боль.

— Так лучше? — продолжает невозмутимо дуть на рану, отчего кожа покрывается предателями-мурашками.

Лучше? Не сказала бы.

Наши глаза встречаются, и в его — однозначно пляшут дурные черти…

— Меня настораживает твоя забота, — наконец совладав с собой, признаюсь я.

— Почему? Больше не живешь по принципу «добро на добро»? — отклоняется, ловко надрывает зубами защитную упаковку большого квадратного пластыря и по-прежнему смотрит на меня.

— С тобой это не работает, Ян, — непроизвольно слетает с языка.

Нечто, едва уловимое, мелькает в его взгляде. Может, проснувшееся чувство вины. Не знаю. Да померещилось, наверное… Мы ведь часто выдаем желаемое за действительное.

— Нам надо поговорить, — сообщает, наклеивая сперва один пластырь, а затем и второй.

— Нет, — категорично качаю головой. — Мне это точно не нужно.

Сгибаю колено, вынуждая его убрать руку.

Прищуривается, ухмыляется.

— Спасибо, конечно, за помощь, но это явно было лишним. Я бы даже сказала неуместным.

Пожимает плечом.

— Зачем ты ввел в заблуждение Лавриновича? — недовольно на него смотрю.

— О чем конкретно речь? — интересуется лениво.

— О том, что Денис с чего-то решил, будто ты — мой парень, — озвучиваю итог нашей с ним вчерашней беседы.

Нарочно не использую отчество, хотя всегда это делаю. И да, это мое «Денис» определенно режет слух.

— Чтобы я тебя рядом с ним не видел, — выдает он, мрачнея все больше.

— Ты серьезно? — я нервно смеюсь. — Не заболел? Может, у тебя температура и ты бредишь?

Дотрагиваюсь до его лба.

— Ты меня услышала, — его пальцы перехватывают мою кисть, и взгляд становится жестким.

— Да с какой стати ты указываешь мне что делать? — выдергиваю руку.

— Я тебя предупредил, — цедит сквозь зубы.

— Хватит угрожать. Ты вообще понимаешь, насколько нелепо это звучит?

— Нелепость — что ты повелась, — презрительно морщится. — Из-за него электрика бросила?

Я не могу это слушать.

— Ты конченый идиот, Абрамов, — поднимаюсь со скамейки. Он тоже встает. — Дай пройти.

— Не удивляйся, Даша, если Лавринович вдруг исчезнет, — вкрадчиво шипит в самое ухо, дернув за локоть к себе.

Поднимаю голову. Понимаю, что человек, стоящий рядом, способен на что угодно, но внутри горит такой протест… Хочется тупо его ударить. Клянусь!

— Лучше бы ТЫ снова исчез. И желательно насовсем, — отвечаю я ледяным тоном.

Между нами повисает пауза, а потом он выдает это:

— Я никуда не исчезал… Знаю, где ты жила, где училась, куда ходила по средам и субботам, — чеканит зло, внимательно наблюдая за моей реакцией.

По взмокшей спине бежит холодок.

— Ты… следил за мной? — застываю, в ужасе распахнув глаза.

А потом до меня внезапно доходит… Я часто замечала одну и ту же машину у себя во дворе, но точно знала, что никто из соседей на такой не ездит. Даже Лешка как-то обратил на нее внимание.

— Черный «Мерседес». Твой? Твой, отвечай?!

— Мой, — кивает, соглашаясь.

Поверить не могу…

— И зачем? Зачем ты приезжал?

Я жду от него ответа. Потому что все это просто не укладывается в голове. Но он молчит. Молчит, мертвой хваткой вцепившись в мой локоть.

— И как долго? Как долго ты делал это?

— Неважно.

— Ну понятно, — печально усмехаюсь. — Непосильная задача — быть честным до конца.

Пора бы привыкнуть, этот парень всегда остается собой. Ни разу за то время, что мы встречались, он не сказал мне того, что я так жаждала услышать.

— Я здесь из-за тебя, неужели не ясно? — произносит несколько раздраженно.

И, похоже, сам не до конца осознает, что говорит.

— Мне все равно, почему ты здесь. Я только прошу оставить меня в покое. Или, может, ты считаешь, что сделал недостаточно? Недостаточно для того, чтобы растоптать и унизить меня?