— Арсеньева…

Ненавижу.

— Все случилось так, как ты обещал. Из-за тебя моя жизнь превратилась в самый настоящий ад. Признаю, сама виновата, но только в том, что имела глупость связаться с тобой.

— Ты пошла в это чертово кафе! — стискивает челюсти. В глазах плещется неистовая ярость. — Я просил тебя остаться дома. Просил ведь!

Встряхивает за плечи. Прожигает кислотным взглядом.

Больно. Как же больно все это вспоминать, но я через силу улыбаюсь.

— Отомстил?

Спортзал почти опустел, и на меня начинает давить наше уединение.

— Легче стало? — спрашиваю смело.

Глаза в глаза.

Будет лгать? Или скажет правду?

— Не стало…

Вижу, как тяжело ему даются эти откровения, но ничего с собой поделать не могу. Отчего-то испытываю некую степень удовлетворенности. Если ему хоть на сотую долю было также мучительно больно, как и мне, то я только рада. Это ведь доказывает тот факт, что не все мертво там, у него внутри. Возможно, когда-нибудь кто-то еще рискнет и попробует растопить его ледяное сердце. Но это точно буду не я… Выхода из той ситуации, в которую мы попали, просто нет. Такие отвратительные вещи не прощают.

— Не хочу тебя видеть, честно. Ты поступил со мной подло, низко и жестоко. Нет оправданий. Я никогда не прощу…

Мне нравится, что мой голос не дрожит, подобно коленкам. Слишком много в нем безысходности, острого разочарования и обреченности.

— Я и не просил тебя об этом, — кривит губы. Губы, которые я уже никогда не поцелую.

Страшное слово «никогда». Но именно так я для себя решила.

— Как ты там сказал Роме? — пододвигаюсь к нему чуть ближе, касаюсь пальцами его скулы и медленно поднимаю глаза. — Доверие, как девственность, теряют раз и навсегда…

Я в медкабинете. По той причине, что Ритка снова упала в обморок. Уже второй раз за неделю. Прямо в холле у гардероба. Сидит вон белая, как полотно. Ни кровиночки на бледном лице…

— Ну давай, дорогая, рассказывай, как самочувствие?

— Мне… немного лучше.

Медсестра подает ей стакан воды.

— Сейчас измерим пульс и давление. Градусник доставайте, пожалуйста.

Я сижу напротив и нервно кусаю губу, внимательно наблюдая за ее манипуляциями.

— Ели сегодня что-нибудь?

— Нет, — нехотя отзывается Бобылева. — Не хочется.

— А время пятый час! — строго смотрит на нее женщина. — Вы принимаете сейчас какие-нибудь лекарства?

Ритка мнется и тянет с ответом. Это меня настораживает.

— Не принимаю, — опускает глаза на свои короткостриженные ногти.

Она всегда так делает. Когда говорит неправду.

— У вас учащенное сердцебиение, значительно повышено артериальное давление. Рекомендую посетить врача.

— Простите…

Ритка резко вскакивает с места и еле успевает добежать до раковины. Рвать ей, извиняюсь за подробности, нечем, но меня реально пугает то, что я вижу. Ее же прямо-таки выворачивает!

— А еще советую купить тест. Так… на всякий случай.

Бобылева перестает дышать.

— Какой тест? — озадаченно смотрю на медработника.

— На беременность, милочка, какой же еще, — вздыхая, качает она головой.

До общежития едем в полном молчании. На такси. Уж слишком мне не нравится Рита. Переполненный, душный автобус точно усугубил бы ее состояние…

Как только оказываемся в нашей комнате, она, не раздеваясь, забирается под теплое одеяло и отворачивается к стенке. Вопросов не задаю, тороплюсь приготовить ужин, и потом мне даже удается разбудить ее и заставить поесть. Пусть немного, но все же, это лучше, чем ничего.

Когда я наконец хочу начать непростой разговор, в дверь стучат, и она тут же распахивается. Типичная привычка общажных постояльцев — заходить без спроса. Не закрыто ведь!

— Салют соседям! — бодро здоровается с нами Катька. Та самая Катька, по прозвищу Кулак. — О, плов точите? Приятного аппетита!

Гипнотизирует взглядом сковороду, стоящую в центре стола и недвусмысленно облизывает губы.

— Тебе положить, Кать? — предлагаю из вежливости.

— Ага, пахнет просто обалденно! На весь коридор, — усаживается напротив. — А ты че, Бобылыч, нос повесила?

— Рита плохо себя чувствует.

— А ты, кстати, писец как похудела, подруга! Хера се… — внимательно разглядывает Риту, медленно плетущуюся к своей кровати.

— Кать, — интонацией намекаю на то, что не стоит сейчас ее трогать.