Приехав домой, не нахожу места. Душу разрывает на части. Тело ломит от желания снова все вокруг разнести к чертям. Но зажатый в ладони пузырек с таблетками, который мне отдала с высокомерной ухмылкой Снежана, заставляет мой мозг усиленно работать. Раскисать попросту нельзя. Предчувствую, что времени остается все меньше и меньше…

До встречи с Мироновым — несколько дней, но попросту ждать и надеяться только на Гену — глупо. А потому сам начинаю копаться в прошлом Кшинского, но толком ничего не нахожу, впервые ощущая себя до жути бесполезным. Мне нужна зацепка! Но, где я только не ищу, — ее нет...

Все меняется в одно мгновение.

— Амиров, — резко отвечаю на воскресный телефонный звонок с неизвестного номера, раздавшийся ближе к ночи.

— А-ми-ров, — заплетаясь, повторяет в стельку пьяный мужской голос на другом конце. Позади слышится грохот музыки и женский смех. — Гад, ты, Амиров!

— Макеев, ты? — прижимаю трубку ближе к уху. Ненавистный голос этого придурка я готов узнать в любом состоянии. Вот только, какого лешего он звонит мне?

— Я, Лерой! Я! — тянет подонок. — Как же ты меня бесишь!

— Рад услышать это от тебя лично. Что-то еще?

— Уйди с дороги, Амиров! — перекрикивая чужие голоса, надрывается Макеев. — Пока по-хорошему прошу!

— А то что? — ухмыляюсь в ответ.

— Я сотру тебя в порошок, — рычит самоуверенно Павлик. — Поверь, никакой Горский тебе не поможет. Дочь Кшинского будет моей. Не мешайся под ногами!

— Зачем она тебе, Паш? — выдыхаю, стараясь не показывать, насколько взбешен его наглостью и непроходимой глупостью. По уму продолжать этот разговор бессмысленно, но надежда, что в пьяном угаре Макеев ляпнет нечто важное, заставляет продолжить разговор.

— А может, я ее люблю? — сплевывает Макеев и что-то неразборчиво шепчет в сторону, отчего в трубке вновь раздается женский смех, а я горю желанием сбросить вызов.

— Странная у тебя любовь, Павлуша! Вместо того чтобы дежурить под ее окнами, ты развлекаешься в женской компании и лопаешь как свинья. Или думаешь, цветов Рине прислал и хватит?

— Каких на хрен цветов, Амиров? После того, что произошло? Ты в своем уме?

— Что ты сделал с Ариной? — корю себя, что поверил на слово мелкой и ее отцу. Просто размолвка? Ревность? Одна крушит дом и загибается от слез, а этот беспробудно пьет! Какой же я дурак, что сразу не докопался до правды.

— Я? — непонимающе удивляется Макеев. — Я с ней что сделал? Это она, сука, вечно мне обрывает все планы! И все из-за тебя, гаденыш! Думаешь, не вижу, как слюни на нее пускаешь? Только твоей она не будет, понял!

— Понял, — подыгрываю ублюдку. — Просто жалко девчонку. Убивается по тебе, пока ты с другими бабами развлекаешься! Давай напряги мозги, Макеев, и скажи: зачем тебе Арина? Только про любовь не заливай — не поверю!

— А вот это Горской шестерке знать вовсе не обязательно, — гогочет мразь. — Но если еще раз увижу тебя рядом с Риной...

Сбрасываю вызов: слушать пьяные бредни терпения все же не хватает. Вместо этого, хватаю ключи от машины и несусь к выходу, попутно набирая ребят, что следят за Макеевым днем и ночью. Я выбью из этого урода правду и отобью любое желание впредь доводить мелкую до истерики.

Вот только к тому моменту, как я подъезжаю к пафосному клубу в центре города, Макеев уже уходит, оставляя меня ни с чем, а наутро первым рейсом улетает в Москву.

Сегодня Арина решается выйти из дома, а я не имею ни малейшего понятия, как вести себя с ней. Теперь знаю точно, что Макеев ее не любит, но переживаю, что его успела полюбить она. А еще мне не дают покоя таблетки, которые никак не могли вызвать подобной побочки (да-да я перерыл весь интернет по этому поводу), да и цветы, которых Макеев не присылал, тоже кажутся странными и подозрительными.

— Привет, — щебечет Рина, усаживаясь на заднее сидение автомобиля.

Сильнее сжимаю руль, не в силах обернуться: она никогда прежде не садилась назад, как бы сильно я не настаивал.

— Доброе утро, — отвечаю, начиная движение, украдкой посматривая на девчонку.

Сегодня она выглядит по-особенному трогательно, тормоша рукава объемной толстовки тонкими пальчиками. Волнуется, как и я. Ей неловко и, знаю, что хочется в эту секунду находиться подальше от меня. Смешно, как ловко мы поменялись с ней местами.

— Как дела? — разрывает повисшую тишину тонким голоском, по которому так скучал все эти дни.

Вряд ли Рине будет интересно услышать, что я ни разу не сомкнул глаз за выходные, копаясь в грязном белье Петра Кшинского и беспрестанно вспоминая ее слова. Ей не стоит знать, как бешено сейчас стучит моё сердце и как тяжело мне концентрировать внимание на дороге, борясь с диким желанием послать все к черту и обнять ее крепко, даже если та будет брыкаться. А потому откровенно вру, отвечая холодно и односложно: