В руках они сжимали шлемы. С правого плеча у каждого свешивался кроваво-красный плащ с имперским золотым крестом. Такой же, только с затейливой гравировкой, был вплавлен на левой стороне нагрудной пластины. На левом оплечье каждого эмблема — скалящий пасть бурый бер*. Медведи, значит…

Лица суровые, гривы густые, тяжёлые, едва не до плеч.

Северяне.

Нет, не могли они знать обычаев нашего угла. Разве что тут неподалёку долго воевали или войском стояли — от местных всякого понахватались.

Ко мне обратился самый рослый из троих, что стоял посередине. Темноволосый и скуластый. Тяжёлая нижняя челюсть и квадратный подбородок у другого выглядели бы грубо, но у него странным образом лишь подчёркивали породистость лица.

— Говорят, тут живёт ведьма с верескового холма.

От низкого, хриплого голоса мурашки так и побежали по спине. Такой и не захочет, испугает.

Но я упрямо вздёрнула подбородок. Не на ту напал — не дрогну.

— Это у вас в Империи нас так называют. Мы простые ворожеи. Силу берём из земли и всего, что на ней растёт, — я не опустила глаза под внимательным тяжёлым взглядом. — А холмы вы видели. Вереск зацветет к концу лета.

Темноволосый смотрел так, будто мой ответ его не сильно-то и волновал, будто думал он о чём-то своём, а меня и не слушал.

Будто знал ответ.

Сердце вдруг затрепыхалось.

А вдруг он сам из тех, кто чует дар? Потому и смотрит на меня так, будто видит насквозь. Да так ясно, что ему лишних вопросов задавать не нужно. Всё уже знает сам. Ему просто любопытно, солгу ли я ему в чём, попытаюсь ли выкрутиться.

По коже снова прошёлся холодок. Отчего-то до зуда захотелось показать ему, что он тут не хозяин. Что не смеет он меня пугать.

— А вы ведь с севера. Вы с островов, должно быть.

Уголок сурового, будто отвыкшего от улыбки рта чуть дёрнулся.

— Чутьё или наблюдательность?

Спрашивал будто забавлялся. Щёки ни с того ни с сего страшно запекло.

Вот ещё!

Я даже головой слегка тряхнула, сильнее стиснула на груди платок.

— Говор у вас особый. И стать.

Воины за спиной темноволосого переглянулись. Кажется, остались довольны её наблюдением.

Главный лишь склонил голову, как будто признавая её правоту:

— Командующий северного крыла армии Его Императорского Величества. Здесь по приказу лишь с небольшим отрядом самых опытных бойцов. Мы здесь, чтобы отдать дань уважения вашим обычаям. Засвидетельствовать своё почтение той, кто хранит ваш город от хворей и напастей. Войско государя нашего Штефана II пришло на ваши земли с миром и покинет их, как только выполнит приказ Императора.

Слова он говорил уважительные, но так, будто они для него мало что на самом деле значили. Приказ выполняет, не более того. Была бы его воля, он бы тут сейчас не стоял, шею перед захолустной ворожеей не гнул, пусть даже только на словах.

Воины хоть и выглядели грозно, однако и усталость на их обветренных недавно отвывшими своё зимними вьюгами лицах читалась без труда. Больше всего они хотели домой.

Ну да, оно и верно. Какой солдат по своей воле действует, пусть он и отрядом заправляет.

Вот так сейчас где-то и Вучко мой по чужой земле бродит, вспоминая о своей. Если только жив, конечно.

Я нахмурилась. Не о том думаешь, дурёха. Соберись!

— И мы благодарны вам за это. Голова Солоп, должно быть, вам уже сказал, что Тахтар готов помочь всем необходимым воинам Империи.

Как-будто у несчастного Тахтара был какой-то выбор. Их свобода и прежде была в лучшем случае мнимой, а теперь Корона дала понять, что они принадлежат Столице. Кто бы стал спорить с победителем?

— Это хорошо, — ответил северянин. — Значит, поладим.

Но я смотрела на него. Смотрела и понимала: нет, не поладим.

Потому что это чужаки и чужаки, пришедшие сюда не просто так. Не стали бы имперские солдаты, едва остывшие от битвы, рыскать по ещё вчера чужой земле. Ищут недобитков, ищут, может быть, сочувствующих. Стараются искоренить угрозу. А я… Я-то вроде как угроза.

И понимает ли это неулыбчивый северянин? Или пристальность в его тяжёлом взгляде мне только чудится?

От эдакой круговерти мыслей нестерпимо захотелось как следует растереть виски. Но я лишь кивнула в ответ и позволила себе бледную улыбку, которая, впрочем, до глаз не дотянулась.

— С чего бы не поладить? Тахтарцы — народ мирный.

Пару недель они их уж как-нибудь перетерпят.

— Славно. Иначе тяжко бы пришлось, — северянин снова посмотрел на неё так, будто от неё и ждал в первую очередь какой-нибудь каверзы. — Мои парни только-только стали отвыкать от всего, чем славятся боевые будни. И с мирными воевать нам хотелось бы меньше всего.