Сам-то Гален считал себя светилом медицинской науки, которому должны были открыться двери всех богатых домов города. Но пациенты имели давно опробованных лекарей, которым доверяли, а пускать к своему телу незнакомого доктора из Пергама охотников оказалось мало.

Помня интерес, проявленный Галерией Лисистратой к анатомическому вскрытию еще живого мятежника, когда она путешествовала с Антонином Пием, он намеревался повидаться с ней и попросить рекомендаций. Однако, ему сообщили, что Галерия продолжительное время живет в поместье, унаследованном от покойного императора, и в Риме не появляется.

К моменту переезда в столицу Галену миновало тридцать лет – возраст среднего человека, у которого должна полностью сложиться жизнь, по крайней мере, возникнуть какая-то ясность в ней и определенность. Но только не у него. Честолюбие, жажда славы в медицинской науке, глубокое погружение в неизведанное толкали его все вперед и вперед. Сколько городов он изъездил за это время, сколько больных излечил, а скольких отправил в царство мрачного Аида. Пергам, Смирна, Коринф, Александрия. Нигде его не ждали с распростертыми объятиями, нигде победы не доставались без упорного труда, без жарких споров с соперниками, которых приходилось подавлять превосходством знаний в разных областях медицины.

Кто лучше его, Галена, знал анатомию человеческого тела? Кто мог показать расположение вен и внутренних органов? Кто мог рассказать о кровотоке или лекарствах, действующих на сердце? Никто! Только он. Хотя нет, был еще один сведущий человек в медицине – Асклепиад Вифинский, ученик Клеофонта, тот жил в Афинах. Но лишь он один, больше никого.

Теперь приходилось начинать сызнова. Нескончаемая борьба за место в сонме медицинских звезд, постоянное напряжение сил, угрозы завистников, где-то настоящие, а где-то и мнимые, все это вызывало у Галена смутное, но непреходящее чувство опасности. Жизнь его слишком ценна для мира, чтобы быть прекращенной каким-то бездельником, нанятым завистливыми конкурентами. Может поэтому он поменял столько мест?

Сняв хорошее жилье в богатом районе Рима – средства позволяли, Гален попробовал найти пациентов и с присущим ему блеском продемонстрировать свои умения. Но никого не находилось. И здесь помог случай, а может быть и Асклепий, которому он принес жертву в храме покровителя медицины. Две женщины неподалеку от него тоже возносили мольбы богу, моля о выздоровлении неизвестного ему человека. Из разговора он понял, что одна приходится больному женой, а другая дочерью. Самого же мужчину, стоящего на краю могилы, звали Евдем. Гален слышал это имя.

– Ваш муж знаменитый философ из Афин? – он подошел к ним ближе.

– Это правда, господин, – ответила старшая из женщин. – Я его жена Лидия.

– Отчего он страдает?

– О, добрый господин, мой муж задыхается, словно на грудь ему положили огромный камень и бьют по нему тяжелым молотом. Боюсь, что он прогневил немилосердного бога Танатоса28 и теперь мне остается надеяться лишь на Асклепия.

– Что же говорят другие лекари?

– Они бессильны. Пустили ему кровь, но стало еще хуже.

– Нет-нет, – поспешно возразил Гален, – кровь пускать не надо.

– Вы знаете толк в лечении? – с надеждой спросила женщина.

– Я медик из Пергама, меня зовут Гален. Я помогу вашему мужу.

– О, боги! Неужели? Я не пожалею сестерций, только вылечите его.

Так Гален попал в богатый дом философа Евдема. Он взял с собой мазь, помогающую сужению сосудов. Такие опыты он уже проделывал в Александрии, и они облегчали страдания больных. Намазав грудь старику, тяжело дышащему с протяжными хрипами, Гален замер в ожидании, хотя и не сомневался в нужном эффекте. Рядом застыли жена и дочь, молитвенно сложив руки. Действительно, грудь Евдема постепенно перестала судорожно вздыматься и опускаться, перекошенное от натуги лицо разгладилось, и на нем проступило облегчение.

С этого времени Гален принялся навещать старика каждый день и тому делалось все лучше и лучше.

«Ты самый великий лекарь, которого я знал» – сказал ему Евдем, пообещав, что расскажет всему Риму о талантливом целителе Галене. Слово свое он сдержал. Вскоре к Галену обратился один сенатор, затем другой, потом жены сенаторов, за ними и всадники, богатые вольноотпущенники. Он начал зарабатывать на врачебном мастерстве, впрочем, не сильно нуждаясь в деньгах, потому что и раньше не заботился о плате за проживание, за снадобья, за доступных девушек, которые скрашивали его досуг. Отец оставил ему в Пергаме такое огромное наследство, что оно позволяло регулярно пополнять медицинскую библиотеку и вообще не думать о хлебе насущном.

Однако об имеющемся богатстве Гален не распространялся – куда приятнее было жаловаться на гордую бедность непризнанного гения. «Плату я беру лишь подарками», – хвастливо заявлял он, в тайне упиваясь своим положением, позволявшим обставлять других лекарей Рима, ибо те, получая сестерции за труды, брали немало.

Став известным, Гален переехал в престижный район поближе к Палатину. В один из дней к нему заявился приятель императора Марка Клавдий Север. Болячка оказалась не слишком серьезной, и Гален понял, что Север захотел познакомиться с входящим в моду приезжим доктором.