Шрифт:
— Я могу быть уверенным, что ты определилась?
— Не давите на меня, пожалуйста. У меня и так пара дней всего…
Через ткань топа прижимаюсь губами к плечу.
— Ведьма моя карельская… — признаюсь я ей завуалированно в своих чувствах, вспоминая её вопрос. — Не ошибись!
Вздрагивает.
— Я поеду. Поздно. Спасибо за ужин, Золотинка.
— Папа так звал… — не поворачиваясь.
В груди сжимается от открытых слов, вскрывающих её ранимость.
— Всё хорошо у тебя будет, слышишь?
У меня — не факт. А у неё — да. Я себе это обещаю.
Ухожу, так и не поцеловав. И даже не прикоснувшись к её пальчикам. Ухожу измученным, словно голодным постоял у роскошного шведского стола, но так ничего и не съел. Этот голод мучителен!
— Тихий! — окликаю на улице Тихона.
— Чего? — из темноты.
— Не буянь. Сестра переживает. Людей, которые о тебе переживают надо ценить, понял?
— Ладно… — угрюмо.
Выходит на свет.
Моя рука дёргается для рукопожатия, но я себя тут же торможу, зацикливаясь на чувстве брезгливости к себе. И не тяну ему в этот раз руку. Ухожу.
Глава 9. Кто-то должен
— Злата, солнце, бросай всё! Поехали сегодня на стритрейсинг? Я тебя на самый убойных тачках покатаю… Там отличная туса, народ крутой… Почилим…
Слышу телефонный разговор брата. Двери наших кабинетов выходят на один балкон. И у меня дверь приоткрыта.
В кабинет несёт сигаретным дымом.
— Почему? — разочарованно. — Да? Жаль… Но ты же понимаешь, что это неизбежно случится. Ты ему ничем не поможешь, если будешь скорбеть и сидеть рядом. Поехали, расслабимся. Нет? Ну ладно, окей. Завтра позвоню. Не кисни там, красивая моя…
— Родион!
— Чего? — заглядывает брат.
— Слышишь, тусовщик…
Кидаю подшивку распечаток на стол. Он забыл её за столиком внизу. Заглядывал ли вообще — большой вопрос.
— Ничего, что это конфиденциальная информация и моя интеллектуальная собственность.
— Черт… Извини, брат.
— Ты должен был перелопатить мне всю подборку заводов в Китае, — стучу пальцами по подшивке. — Разослать им наши предложения по поставкам металла. Где?
— Братишка, но металла то нет. Все партии уже на договорах, а новая на таможне.
— А где мы ее хранить будем, когда выкупим? Зачем отдавать огромные бабки за жд тупик, если мы можем просто изменить маршруты вагонов и отправить товар закупщикам напрямую?
— Логично… — уныло.
— Где они?
— Кто?
— Договора с закупщиками!
— Брат… — с виноватой улыбкой. — Я еще не занимался этим.
— А чем ты занимался?!
— Я пытаюсь… обеспечить нам золотишко, чтобы выкупить товар, — разводит руками.
— Злата сделает выбор и без стритрейсинга, а товар сам себя не продаст. Так что — сел, и пока у меня не будет картины по Китаю, чтобы зад свой от кресла не отрывал.
— Но ты же раньше этим занимался! — раздражённо.
— А теперь мне некогда. Дел стало больше.
— Найми человека!
— Давай денег, найму.
— В смысле?
— А как ты думал? Я их из воздуха достаю, что ли?! И можно брать бесконечно? Работай, давай.
Недовольно бубня уходит к себе.
Бестолочь ленивая. Но пока его мать была жива, она делала все, чтобы Родиона не коснулись никакие заботы. В семь он сильно переболел почками. Температура подскочила так, что мы его чуть не потеряли. После этого у неё, как кукушку сорвало. Мальчик, под дотошным контролем матери, только отдыхал и расслаблялся. До сих пор не может в тонус прийти. Хотя семь лет уже, как она умерла.
Снижаю лимит на его карте в три раза. Нам нужно экономить. Сейчас будут простои, а это потеря денег. Сливает же ежедневно бабло на тусовки это бессмысленные.
Набираю Злату.
— Здравствуйте… — шепотом.
— Что у тебя случилось?
Молчание… вздох…
Я как радар реагирую на ее вздох болезненным ощущением в груди.
— Иван Михайлович?
— Мхм… — положительно.
— Ты плачешь, что ли? В больнице? — слышу только её тихий рваный вздох. — Я приеду сейчас. Трубку Тихону передай.
Держа телефон у уха, накидываю пиджак. Шарю по столу рукой в поиске ключей от тачки.
— Это Тихон.
— Минуту…
Выхожу из кабинета.
— Регина! Я уехал.
— Дэм, через час встреча назначена же.
— Перенеси.
— Невозможно.
— Значит, скоро вернусь.
Сбегаю по лестнице вниз.
— Тихон, ты здесь?
— Да.
— Рассказывай…
— У деда сейчас был какой-то приступ. Судороги. Он в себя не приходит.
— А опухоль-то где?
— В мозгу.