— Забирай… — смеюсь от огромного облегчения и легкой досады, снимаю дешевую безделушку с гвоздика и передаю ему. — И… Тимур. Мне нужно проветрить голову. Завтра и до самых выходных уезжаю к маме, так что… не приходи.

— Ладно. Постараюсь не вздернуться от тоски. Будь на связи. Обещаю не доставать, просто хоть изредка залетай в директ! — он подмигивает, поднимает руку с зажатым в ней сувениром и нахально улыбается. — Ты подарила мне сердце. Не забывай.

Возвращаюсь в реальность, чуть заметно потягиваюсь, и затекшие мышцы, вместе с теплой кровью, наливаются силой. Солнце, выскочившее из-за перелеска, припекает щеку, невесомая прозрачная эйфория разгоняет дурные мысли.

Если вдуматься, между нами полноценный роман — пугающе стремительный и настолько же серьезный. Я уже не могу жить без оглядки на него, постоянно чувствую потребность быть рядом, видеть, слушать и говорить…

Включаю телефон — оскорбленный Олег названивал и строчил сообщения всю ночь, но я удаляю их, не читая. Подумав, к чертям сношу и все переписки. Стираю его номер и снова ловлю дежавю вчерашнего вечера — удовлетворение, здоровую злость и дурманящую свободу самостоятельно принятых решений.

Тимур прав — Олег ни хрена мне не сделает, потому что всегда был трусом. Выяснению отношений на рабочем месте помешает Наталья Феликсовна и ее бдительный взгляд, а подловить меня на ошибках ему никогда не хватало квалификации. Максимум, что он может — продолжить науськивать Натали, но в такой безрадостной реальности я и так живу много лет и ориентируюсь в ней как рыба в воде.

Пусть идет, куда был послан, я подумаю о проблемах позже. А пока — читаю в личке послания Тимура, забив на недовольство редких попутчиков, смеюсь как ненормальная, а еще — рассматриваю его новый манифест: яркое плюшевое сердечко на ржавом металле забора, огораживающего стройплощадку вокруг недавно заселенных домов.

«Май. Новая жизнь».

И слезы невозможной нежности обжигают глаза.

***

17

Мама частенько называет меня инфантильной и недоразвитой — еще бы: ведь в тридцать два она воспитывала десятилетнюю дочь, была замужем и гоняла в Польшу за товаром для палатки на вещевом рынке, а я — под предлогом отсутствия родителей — до сих пор не открываю дверь слесарям из ЖЭКа.

Ах, если бы хоть кто-то доходчиво объяснил, как должен мыслить и что обязан чувствовать взрослый самодостаточный человек…

Ровесники в офисе тоже ведут себя, как подростки — дурачатся, используют сленг, боятся серьезных шагов и все еще искренне верят, что достигнут намеченных целей. Когда-нибудь потом.

Мое поколение застыло во времени.

Потому что от нас ничего не зависит.

Мы постареем и умрем детьми.

Вильнув тяжелым хвостом, электричка змеей уползает за горизонт. Провожаю ее взглядом, поудобнее перехватываю рюкзак и плетусь по проселочной дороге к аккуратным кирпичным домикам центральной улицы.

Дачный поселок благоухает ароматами цветения, ветви плодовых деревьев в палисадниках покрыты белой пеной, от пронзительной синевы неба и сияющих на солнце крыш щиплет в носу и слезятся глаза.

Мне предстоит непростая неделя в обществе мамы — прекрасный способ отвлечься от повседневных проблем, получить дозу справедливой (и не очень) критики, заняться трудотерапией. Ждать от нее поддержки и участия бесполезно — наши отношения к этому не располагают, но мысли о мерзком поступке Олега и напоминающая наваждение увлеченность молодым парнем совершенно точно отойдут здесь на второй план.

Петли калитки еле слышно скрипят, глубоко вдохнув, вхожу в милый сердцу двор и по шуршащему гравию шагаю к крыльцу.

— Добралась наконец, — Мама вырастает на пороге, без всякого энтузиазма рассматривает мои пыльные кеды, джинсы, толстовку, и с надеждой заглядывает за плечо. — А Олег?

— Он работает, мам, — вдохновенно вру. — Я сумела взять отгулы, потому что выходила сверхурочно. Помогу с теплицей…

— Да помогли мне уже! Соседа пришлось нанимать. Ты надолго тут? — она шарит по мне цепким взглядом. Снова убеждаюсь — приехать было не самой лучшей идеей, и растерянно мямлю:

— Планировала до воскресенья…

— Ладно, — поморщившись, мама великодушно освобождает путь, и я ступаю в просторный дом, с которым связаны самые светлые воспоминания о детстве.

Папы давно нет, но кое-где еще заметна его рука — сделанный из корня сувенир скучает на полочке, вырезанная из липы шкатулка притаилась у часов, написанный маслом пейзаж, висевший в гостиной нашей городской квартиры, украшает пространство над окном…

Но мама усиленно ведет борьбу с «мещанством» — натянула в комнатах белые матовые потолки, устелила полы дорогим ламинатом, и атмосфера папиного присутствия почти ушла из этих стен.