Раздавшийся звонок в дверь нарушил идиллию рыжеволосой женщины и наглого серого кота, который, развалившись на скамье, ждал своего куска сырой говядины, как нечто самой собой разумеющееся.

Шум голосов показался знакомым, раздражённый женский и примиряющий — Вадима.

— Ну? И где эта целка-невидимка, которая охмурила тебя?

— Выражения выбирай.

— С фига ли? И не подумаю, эта что ли?

Али замерла.

— Ты шутишь, Вадь… — продолжил женский голос, с каждым слогом всё тише.

— Не-а.

— Есть только одна девушка с таким цветом волос…

— Да.

— Лёшь?

Али медленно поворачивалась навстречу своему детству, навстречу времени, когда была жива бабушка, когда мама была озабочена общим образованием своей девочки, а кареглазая подружка наставляла Алёшку: «Ты зачем виноград со шкоркой ешь, ты выплёвывай, а то к желудку пристанет, и дырка будет».

— Лёшка, — Светка смотрела, словно не веря, — Лёшка, я же искала тебя, звонила, Лёшка… Лёшка, боже, это правда ты… боже мой, как ты? Ты знаешь, я ведь отца заставила тебя искать… и он не нашёл, бабушка твоя не давала адрес, из-за этого урода! — в сторону брата. — Потом, после похорон… куда ты делась?

— Не помню… переехала, кажется.

— Алёшка, — никогда Алёшка не видела, чтобы Ветка плакала, острая на язык, шкодливая Ветка даже в самых экстренных ситуациях не плакала. Там, где Алёшка могла заплакать или отступить, Ветка всегда стояла на своём, сжав маленькие кулачки, готовая принять бой со всем миром, если это требовалось для восстановления справедливости по её, Светкиной, шкале.

— Что значит, не будет выкупа? — сокрушалась позже Светка, обнимая Али, — я тебя сама продам, мы этого обормота по миру пустим за то, что он меня без лучшей подруги на столько лет оставил! Готовь крупные купюры, братец, мелочёвкой не отделаешься. Всего золота мира будет мало.

Светка всегда держала своё слово, и Вадька платил только крупными купюрами, вдвойне, потому что Светка — дочь своей матери Ангелины, которая не могла отказать себе в удовольствии и, со словами: «Пустим их по миру, девоньки», отправилась за ворота высокого терема в сопровождении «девонек», двое из которых уже трижды прабабушки.

— Цирк какой-то, — потом шептала Али Вадьке, когда, после выкупа, регистрации, похищения, криков «Горько», она, наконец-то, всё же уткнулась в плечо своего мужа. — Есть хочу, а тут вы со своей свадьбой.

— Сама хотела платье, — смеются пересмешки.

— Мне было бы достаточно платья.

Брачную ночь, вопреки традициям, молодые провели не за подсчётом подаренного и высвобождением волос невесты от пут лака для волос. Брачную ночь Али спала сном младенца, говоря утром, что никогда в жизни она ещё не высыпалась так, как будучи женой Вадьки. И что она действительно, на самом деле, очень счастлива, и это вовсе не гормоны, а просто счастье — концентрированное и незапланированное.

Наконец, пришло время выполнения Алиного обязательства по смене машины, с утра, съездив по своим делам, она в растерянности садилась в машину Вадима, и они ехали в салон, где она не проявляла интереса ни к одному автомобилю, смотря мимо кожаных салонов и климат контроля. Произнося только «Вадь, это дорого» и «слишком большая».

— Не скажешь, в чем дело? Мы обсуждали, остановились на этой марке… Тебе устраивала цена, размер… что сейчас?

— Всё нормально, пожалуйста, давай позже.

— Нет, давай сейчас. Чем эта плоха? Смотри, багажник большой, тебе же нужен большой багажник, рыбка, для коляски, я не всегда смогу возить вас.

— Для колясок…

— Что?

— Для колясок… или одной большой, я не знаю, как лучше… и кресла автомобильных тоже нужно будет два, и кроватки, и… Вадь, — Али так бы и стояла с открытым ртом, глядя на удивлённые глаза своего мужа, если бы менеджер не подхватил:

— О, у вас будет двойня, поздравляю, у нас есть прекрасный вариант для вас, как раз удобный, семейный автомобиль, достаточно просторный, — глядя на Али, — и более чем безопасный, — глядя на Вадима, — пройдёмте.

— Выйдем?

— Да.

Стоя за стеклянными дверями салона, Вадим дёрнул молнию на пуховике Али и, приложив руку к животу, будто найдя там ответы на вопросы, прошептал.

— Двое?

— Да…

— Боже…

— Ээээээээхммм…

— Боже…

— Ты боишься?

— Лина, я сейчас так счастлив, что впервые осознал весь ужас поговорки, что за всякое счастье придётся несчастьем платить. Я на самом деле боюсь потерять всё это… Мне, кажется, никогда не было так страшно.

— Мне тоже… Машину потом?

— Бог с ней, всё равно я тебя за руль не пущу сейчас… сам выберу… ездить с водителем будешь.

— Я…

— Не спорь, Боже, двойня…

*** *** *** *** ***

Жуткая жара, духота, пыль, что кружилась по дому из открытых окон, не давала спать ночами, удушала днями, мешала ногам подниматься на невероятно высокий второй этаж.