Пусть днём Лулу была неказиста, и только в лунном свете превращалась в приятную на лицо смешливую женщину, но она оказалась доброй, энергичной и, к тому же, безумно вкусно готовила. А флерусам Лулу не просто оставляла еду. Нет. С её появлением в замке тут же появилась новая традиция: на ночь все столы первого этажа были заставлены тарелками с едой, специально приготовленной для флерусов. Кажется, они от этого пришли в полный восторг и обожали новую хозяйку.

— Я покидаю замок с лёгкой душой, — улыбнулся, взмахнув модным цилиндром, Леонар.

Он смотрел в окно машины, крепко сжимал любимую трость, провожая глазами знакомые места:

— Уезжаю, но испытываю радость. Я ждал этого не одну сотню лет! — сказал он, набрав полную грудь воздуха, — вперёд, я чувствую, что нас очень ждут!

Теперь, когда заработал Вещающий глаз Дракона, сэр Хьюго Хармус везде таскал его с собой, чтобы не пропустить ни мгновения, когда тот ненадолго прояснится. Тогда его хрусталик становился прозрачным и были видны передвижения визидаров.

Хьюго, как помешанный обсуждал их одежду, критиковал все, что видит, и даже если ремесленникам удавалось преодолеть новое препятствие, он высмеивал их глупость, и несообразительность.

— Ничего, — сцепил он зубы, когда увидел, что Тафари не погиб от чужого меча на землях Базиля, — ничего, это для того, чтобы я убил его своей рукой.

Вещающий Глаз показывал такую малость, всего несколько минут, но оставшееся время Хьюго ходил по подвалам замка и сочинял, что случилось с визидарами между увиденными эпизодами.

Джи и Тим ему боязливо поддакивали — больше всего на свете они боялись Хозяина в гневе. Алаун этих разговоров не поддерживала — они её утомляли. Но однажды, когда они с Хьюго случайно остались в столовой одни, девушка сказала:

— Хьюго, ты стал одержим этими ремесленниками. Твой мир сузился до размеров Драконова Глаза. Раньше ты…изобретал. Пусть и непонятные мне вещи. Но ты создавал.

— Ты не понимаешь?! Визидары приведут меня в Визидарию. Они откроют для меня двери. Они соберут все толы. И тогда я заберу всё разом у этих дурацких визидаров, мнящих себя ремесленниками. Дурачье, полувыродки, не люди и не чудовища.

— Но ты же сам визидар, — возразила Алаун.

— Я — исключительная личность. Божественная. Я — создатель. Они могут собрать живую тварь, как я?!! Нет! А я могу! Один на всём белом свете!!! Они беспомощные и самовлюблённые. Думают, что великие Прославленные мастера. А на самом деле Прославленный я один. Да, сейчас мы с ними в одинаковом положении: нам не хватает толов. Но зачем они им? Создавать всякий никчёмный бред, которым заполнен мой кабинет? Вернуть к жизни волшебные палочки? Им нельзя давать толы, как их нельзя было бы доверить безмозглым мышам или тупым паукам. Визидары несправедливы, это скоты мнящие себя добренькими. Когда ты выслушаешь мою историю в подробностях, то никогда больше не будешь называть меня визидаром.

Хьюго помолчал. Алаун встала, подошла ближе к очагу, протянула к огню руки, погреться. Её тело всегда было холодным, поэтому девушка мёрзла. По её сосудам текла кровь, но она была гуще и гораздо меньшей температуры, чем у живых. Да, её сердце стучало в груди. Но девушка была консунтом — мёртвой, собранной из чужих тел. В очередной раз Алаун подумала: чья в ней души и есть ли эта душа в ней вообще?

Хьюго подошёл к ней, обнял сзади, она же боялась пошевелиться, чтобы не вызвать его неудовольствие или гнев и сама же в этом момент ненавидела себя за подчинённость. Алаун который раз поймала себя на мысли, что сломана, что-то важное в ней перебито, как у любого консунта. Волю в них заменил страх. А Хьюго, не замечая её состояния, прижался к ней и стал бормотать:

— Я никогда тебе не рассказывал… поэтому ты не знаешь моего детства. Меня никто не принимал таким, каков я есть. Мать… Мать вечно ныла и пугалась моих мыслей. Поэтому я слишком рано понял, что она — глупая курица, которая всего боится… Только отец меня понимал… Вернее, я его…В силу моего возраста мы с ним мало общались.

Хьюго вздохнул.

— Пойдём, сядем, и я расскажу тебе, как всё было. Может, тогда ты до конца поймёшь меня, моя дорогая Алаун… Рейчел, принеси нам чая, — крикнул он служанке, показавшейся в проёме двери, и та тенью кинулась исполнять приказание.

Хьюго потянул Алаун к диванам. Она и там опять села ближе к огню, а Хозяин долго смотрел на её профиль, прежде чем продолжить.

— Ты должна меня понять, — сказал он глухо. — Наше семейство относилось к известным визидарам. Мою мать звали Сирия, отца — сэр Джеймс Итон Хармус. У матери был сильный ауксил, который по традиции после замужества она принесла в род Хармусов — Перстень Воли. Наденешь его и все, на кого укажет палец с перстнем, будут слушать тебя. Но у Джеймса Итона было кое-что в тысячу раз круче. То, что досталось ему от предков. Отец всегда говорил матери, что мы — лучшие из визидаров, сильнейшие из них. И это не было бахвальством… Однажды, много лет до рождения моего отца, отряд визидаров, которые по всему миру в экспедициях искали толы, в далёких джунглях у затерянного племени выкупил один ауксил. Это было Семечко Жизни. В этот отряд входил и мой прадед — смелый и отважный Сэмюэль Хармус. Именно от него пошёл наш славный род.