Хьюго замолчал и поднял голову, взглянув на Алаун. Его плечи вздымались, грудь ходила ходуном. Он, накрутив себя рассказом до изнеможения, часто дышал. Девушка видела отражение языков пламени в его глазах, и Хьюго, как никогда, казался ей безумным.

— А под утро, — продолжил Хозяин, — отец спустился ко мне в мастерскую, где я заночевал, и бросил к моим ногам щепки от Древа Жизни, сказав: «Оно не достанется никому». Оказывается, всю ночь он рубил дерево… Я не осуждаю его за это. Много раз, думая о той ночи, я понимаю, что, наверное, сделал бы так же. Потом отец поднялся наверх и скинулся в колодец. Когда днём приехали представители Совета визидаров, чтобы приступить к изучению Древа, на его месте уже была лишь яма. А в замке везде висели траурные гирлянды, и шла подготовка к похоронам. Ты бы видела их рожи, когда они уехали ни с чем. Я же, пока всем было не до меня, с помощьюслуг, стащил всё, что осталось от Древа к себе в мастерскую. Пока шла поминальная неделя, я сидел у себя и пилил Древо Жизни на доски. Потом смастерил из них ящик. Я не знал, для чего это делаю, пока Сторм не поймал в подвале крысу. Он задушил её и притащил ко мне, я, испугавшись, откинул её от себя, но крыса попала в ящик. И там вдруг ожила.

Глаза Хьюго заблестели от воспоминаний. Он опять выпрямился, гордо встал. Сейчас Хьюго отчаянно напоминал Алаун его отца, чей портрет висел прямо за ним — Джеймса Итона Хармуса.

— И тогда, — величественно сказал Хьюго, поправив сюртук, — тогда я понял, что победил их всех. Всех! Я начал ежедневные опыты. Походы в школу меня больше не интересовали, нытье матери утомляло. Она не понимала величия сына, а я не хотел опускаться до её куриного разума и объяснять. Глупая визидарка. Я же, создав Ящик Воскрешения, стал новым типом визидара. Высшим. Божественным.

— Высшим… — тихо повторила одними губами Алаун и отрицательно качнула головой.

Но Хьюго этого не видел. Его жидкие волосы растрепались, от расширившихся зрачков взгляд потемнел.

— Я проводил в лаборатории один опыт за другим. Да, это стало настоящей мастерской. Открытия следовали одно за другим. Ящик Воскрешения не переставал удивлять: больные в нём выздоравливали, словно в них вдыхали жизнь. У недавно умерших животных срастались ткани, приживались отрезанные конечности.

Алаун боялась спросить, где он достал так много раненых животных. Да и спрашивать было не надо. Зная девиз Хьюго — «всегда иди самым простым путём», она догадывалась. А он продолжал свою исповедь:

— Мать пыталась воздействовать на меня своим Перстнем Воли. Ха! Поздно же она об этом вспомнила. Я сделал так, что не подчинялся ему. Потом изготовил себе ещё более сильный защитный амулет. Вот этот.

Хьюго показал на треугольник на груди.

— Мой Амулет Мощи, закалённый в Воскрешающем ящике.

— И как на это отреагировала твоя мать? — спросила Алаун.

— Отстала от меня…А что она могла? Порой я сутками не поднимался на поверхность. Забывал даже поесть, но иногда приходилось идти наверх, чтобы заказать у кузнеца новые инструменты, заточить те, которые затупились. Мне было интересно зайти в опытах дальше. Я не мог спать. Кажется, валился от усталости, но только закрывал глаза, как в голове крутились мысли. Но я никак не мог решиться на главный опыт. Опыт всей своей жизни. Свою мечту…

Хьюго замолчал, он нервно сжимал и разжимал пальцы, глядя перед собой.

— Но случай представился сам… Однажды, когда очередной раз я ставил опыты на Сторме, ко мне, чтобы накормить, спустилась мать. Она зашла так тихо, что я не услышал. Когда она увидела привязанного и разрезанного на шесть частей Сторма, то не разобравшись и не выслушав, стала кричать. Она…говорила жуткие вещи. Что я болен, что мне нужно к врачу. Что сейчас она поднимется наверх и позовёт на помощь. Она…

Он поднял на Алаун глаза, полные слёз, и, с упрёком в голосе, продолжил:

— И это говорила сама родная мне женщина. Та, которая должна была беспрекословно поддерживать. Поэтому… только поэтому… я тогда ударил её… Чтобы она замолчала и перестала говорить гадости… А она упала. И больше не встала…

Он сделал паузу и посмотрел на Алаун.

— У тебя сейчас такой взгляд…как у матери тогда, — сказал он.

— Тебе кажется. Ты под влиянием эмоций, — девушка быстро опустила глаза.

— Я мог её спасти. Но не хотел. Она сильно меня обидела… Зато появился материал, которого я так долго ждал…Я сшил этот материал и Сторма. И получил первого консунта из которого и сделал первого малума…

— Ты называешь материалом… — тихо проговорила Алаун.

Но он не дал ей договорить. Хьюго не слушал её.

— Видишь? Теперь ты понимаешь, что меня покинули и предали все? Все кто должен был поддержать?! Визидары уничтожили нашу семью. Я остался сиротой. И они за это поплатятся. После смерти матери меня никто, кроме слуг не видел. Какое-то время по округе ходили легенды, что я умер. Но позже я вернулся к визидарам, выпустив малумов. Вернулся триумфатором. Мне было всего восемнадцать лет, а я заставил вздрогнуть каждого визидара на Земле. Правда, они разрушили мой замок, и пришлось уйти на многие столетия в подземелье. Но я вернусь. И вся Визидария будет моей. И уже очень скоро!

Он грозно посмотрел в камин и в его глазах опять заплясали огоньки.

— Ну, — повернулся он к ней, — что ты скажешь в ответ на мою исповедь?

Алаун медлила. Зашла Рейчел, чтобы убрать со стола посуду, но Хьюго махнул ей рукой и она, поклонившись, удалилась. Он повернулся к Алаун:

— Ты понимаешь, каково мне было? — спросил Хьюго.

— Я могу сказать только одно, — ответила она, — я действительно никогда больше не смогу назвать тебя визидаром.