– Нет пока. Да и не подпускает. Ну ей виднее. И не должно ничего с ним быть – душу нужно отдать добровольно, а какая у маленького воля?

– В любом случае он теперь христианин, и верю, душа у него будет, и на снисхождение благодати Господней уповаю. А что с прочими делать‑то? И вот именно с этим.

– Ну брюхо пройдет дня через три. Как у коров. Особенно белые аннонские часто травятся, кстати. А уши… Позвали бы меня раньше, я б их глиной намазала. Но хороши охраннички, добрый фермер раньше травницу к скотине позовет. Теперь же видишь, какие ожоги? Да еще и руками разодранные… Кожи, считай, вовсе нет. Надо бы их отрезать. А этого… бывшего человека – в темный чулан. Он еще неделю солнечного света бояться будет. А уши заберу, замочу в уксусе, чтобы не сгнили. Уши человека‑животного!

Про уши кер‑мирддинец переводить не стал. Священнику. Хотя греха и не видел. Они же это… овечьи. А овечьи – хоть в уксусе, хоть в вине. Хоть хранить, хоть в зелье пустить. Да хоть вовсе с кашей да под пиво! Но греки – они же ненормальные. Вдруг не понравится что.

– И ведите себя тихо. Вся ваша надежда теперь на Гвина. Потому как вам теперь не два пути – наверх или вниз, а один. Кто помрет – будет просто гнить. И больше ничего.

Вот тут начался вой. Ирландцы, уверившись, что их вождь потерял душу, взвыли. Многие валились на колени, просили у Анны глоток зелья – провериться. Надеялись.

А надеялись оттого, что про Гвина только один человек и говорил… Ведь это со стороны Бога жестоко: за глупую – пусть жестокую и доходную шутку над соседями – совсем лишать души.

– А нет больше, – разводила та руками, – все, что с собой взяла, баран ваш выпил. Это ж не просто так. Это я всю ночь в июне траву собирала, потом мяла, растирала, в глиняном тигле выпаривала… Одной травы ушло двенадцать марок веса. Я думала, мне экстракта месяца на три хватит. Да и зачем вам зря мучиться, скотинки?

Шок был слишком велик. Некоторые требовали, чтобы их повесили! Поскольку они‑де лгали о работе на Гвина.

– Мы не можем точно этого знать, а потому не примем грех на душу, – твердо отвечал викарий. – Вдруг вы лжете, а король фэйри вас выкупит? Вы слышали приговор. Подождите немного. Опять же я уже отправил с гонцом письмо в столицу и очень надеюсь, что преосвященный Дионисий даст мне добрый совет, что с вами делать. Если бы вы просто добровольно отреклись от Христа, тут было б ясно. Но вы и от семени адамова отрешиться ухитрились, Гвин там или не Гвин! Впрочем, молиться за вас не грешно – вне церкви, конечно. Просите христиан молиться за вас – это за любую тварь делать не возбраняется.

– И повесить вас можно, – обрадовала Анна. – Без исповеди и причастия, конечно.

– А он не солжет? – заволновался викарий насчет Гвина. – Смотри, сиятельная Анна…

– Да какая я сиятельная?

– Ты ученица великолепной. Ты просто не можешь быть ниже, – объяснил викарий. – Но если Гвин ложно не признает этих не‑людей…

– Будем их называть «фэйри». Животными – слишком, а настоящие Добрые Соседи на эту кличку обижаются.

– Хорошо. Этих фэйри не признает – мы их повесим. А если они правы, и вешать их необязательно? Выкупить их жизни могла бы и церковь. Конечно, очень недорого. В надежде, что некогда бывшие христианами существа смогут вновь обрести душу. Хотя бы для Ада. Ибо даже это лучше, чем никакого посмертия вовсе…

– А сиды не лгут. Даже те, которые склоняются к службе Аду. Ну наша не испорченная, как ее бывший братик. Но пример хороший. Ее, бывает, не поймешь, это да. Но неправду не сказала пока ни разу.

– А где у нас ближайшая крепость Гвина?

– Кричащий Холм. Съездим. Людей он чарами отгоняет, но Немайн, пусть крещеную, да сиду, наверняка послушают. А пленных… Я бы их под конвоем в город отправила. Поживут пока близ предместья. Если они фэйри, пусть бы жили до первой большой вины… Но сэр Эдгар вздумал их повесить у Гвина на виду…

Викарий понял – августу бросят в пасть к демону! С другой стороны, ни одно житие, где поминается Гвин, не оборвалось мученичеством во славу Господню.

– К Гвину пойду я. – Вид у викария стал отчаянный и немного лихой. – Он любит насмехаться над священниками. Но ни одного не убил, потому рисковать я не буду. Насколько легче принимать решение, когда оно не грозит ничем, кроме словесных поношений.

– Почему нет? – хмыкнула Анна. – Только не забудь это сэру Эдгару сказать, а то он и знать не будет…

Как они летели к подножию сида, где должен быть расположен вход во внутреннюю часть холма! Вились конские гривы и хвосты, крыльями расправились за спинами всадников плащи и пледы. «Пантера» скромно плелась позади, как и положено прикрытию, глотала пыль. То, что у сиды на плече ребенок, никого особо не волновало – обычное дело для воительницы. Дитя в валлийской подвеске ни копьем колоть, ни из лука стрелять не мешает.