Шрифт:
— Никакого мотива к этому у меня не было никогда, — ответил Анри де Венаск, явно удивленный таким вопросом.
— И те загадочные друзья, чьих имен вы не называете, тоже не могли иметь таких мотивов?
— Ни в малейшей мере. Да они и не знали, — заметил Анри, — что я приехал к ним из Тулона. В Тулон я заезжал с единственной целью: взять у нотариуса пятнадцать тысяч франков, в которых очень нуждался, потому что из Бельроша я выехал почти без денег.
Чем дальше барон де Венаск давал эти объяснения, тем довольнее становилось его лицо.
— Тогда, милостивый государь, — сказал он, — если ни вам, ни вашим друзьям не было выгоды скрывать ваш проезд через Тулон, то иначе думали ваши враги.
Анри вздрогнул:
— Я не знаю никаких своих врагов.
— Простите, но приходится принять такую гипотезу: если вы не возвращались на берега Дюрансы, не командовали черными грешниками…
— Не было этого!
— Если, наконец, человек, которого называют капитаном, — не вы, то он воспользовался некоторым недоразумением и постарался скомпрометировать вас, чтобы уцелеть самому.
— Это и вправду вполне вероятно.
— Доказательство тому — слова, которые он произнес, стреляя в господина де Монбрена.
— Вы правы, милостивый государь.
— Стало быть, этот человек и его сообщники — ваши враги.
— Вот они-то и стали заметать мои следы?
— Да.
— Но каким же образом?
— Страницы в гостиничной книге, на которых вы записывали свое имя, оказались вырваны.
— Вот как!
— Сначала в Тулоне, потом в Оллиуле.
— Не понимаю, с какой целью.
— Но это же очень просто.
— Неужели?
— Примерно в то время, когда убивали господина де Монбрена, вы были за шестьсот лье отсюда: сперва в Тулоне, потом в Оллиуле.
— Ну да.
— Вас арестовали и вы начали утверждать, что были в Тулоне, рассчитывая с легкостью доказать свое алиби. Проверяя ваши слова, мы едем в Тулон, ищем вашу фамилию в гостиничной книге и не находим.
— Теперь я понял! — воскликнул Анри де Венаск. — Но кто же эти люди?
— Вот этого я не знаю, но я их найду. Они тоже оставили кое-какие следы.
— В самом деле?
— И правосудие заставит этих людей — а это, может быть, и есть настоящие преступники — рассказать, как все было.
— Милостивый государь! — взволнованно ответил Анри. — Я не могу более сомневаться: вы верите моим словам, вы считаете меня невиновным.
— Да, но мне не хватает одного факта, а мне он необходим. Как человек я убежден, но юрист не может довольствоваться убеждением: ему нужна конкретная достоверность.
— Я вас понимаю.
— Теперь, — продолжал господин де Сен-Совер, — примите еще одно допущение.
— Какое же?
— Что я узнаю, чем вы занимались с 30 апреля до 10 мая.
Анри сделал жест, означавший: "Тут я вам не помощник".
— Я не выпытываю у вас вашу тайну, — продолжал следователь, — но, допустим, я разгадал ее сам.
— И что же?
— Как только я получу доказательства, что с 30 апреля по 10 мая вы не покидали побережья, я тем самым получу доказательство, что в это время вы не могли быть в замке Монбрен.
— Прекрасно!
— Тогда я выписывают постановление о непричастности к преступлению — и вы на свободе.
— Милостивый государь, — сказал Анри со спокойствием, исполненным благородства, — десять дней я прожил в укрытии, ожидая сигнала, который все не приходил. Я жил у людей, которых такими показаниями скомпрометирую и пущу по миру. Как бы ни дорога была мне свобода, как бы ни горячо было мое желание, чтобы невинность моя всем была явлена, вы понимаете: я не могу желать, чтобы правосудие нашло людей, дававших мне приют.
— Но, милостивый государь, — возразил господин де Сен-Совер, — вы, может быть, не знаете, что после вашего ареста была уже объявлена амнистия.
— Нет, знаю.
— Тогда к чему вам молчать?
— К тому, что люди, прятавшие меня, едят хлеб правительства, против которого я был в заговоре.
Господин де Сен-Совер потупился, помолчал немного и сказал:
— Итак, вы видите, что мне придется разыскивать настоящих преступников.
И он подал заключенному руку.
— Режим вашего заключения ослаблен, — еще раз сказал он.
— Я смогу писать тетушке?
— Вы сможете ее увидеть: она теперь в Эксе, а мадемуазель де Монбрен живет с ней под одной кровлей.