Умэй покачала головой. Пусть она обучалась мастерству Дворца Уфэн с детства, на практике она применила его сегодня впервые. Она знала наизусть все категории нечисти и способы борьбы с ними, молниеносно создавала талисманы и даже побеждала тварей на тренировочной арене и в иллюзиях, созданных Старейшинами Уфэн. Но сегодня она в первый раз столкнулась с нечистью по-настоящему, без чуткого надзора старших и мастеров. Она не произнесла ни слова, но Кайсинь, казалось, понял все и так.

– Впервые, да? Понимаю. Когда брат взял меня с собой в первый раз, мне не повезло. Это был речной гуль, вот злая тварь, швырнул меня так, что я влетел в окно дома, перепугал всю семью. Ха-ха, дети так вопили, что у меня уши заложило! Я поднялся и попытался снова, но и тут не вышло. Видишь ли, тому гулю было немного все равно, что это мой первый опыт, и он решил меня утопить. С тех пор я, кстати, очень неплохо плаваю…

Он продолжал ласково бормотать какие-то бессвязные глупости, которые, по его мнению, должны были отвлечь Умэй. Но она упорно смотрела на его махинации с ее ногой. От жидкости из бутылька из раны хлынула кровавая, черноватая пена. Запах гнили заполнил комнату, и Умэй велела Кайсиню зажечь палочку ладана, чтобы на вонь не прибежала Сяо Сяо. Закончив с ногой, Кайсинь аккуратно наложил повязку.

– Спасибо. Дальше я сама. – Умэй недвусмысленно указала ему на дверь. Но, если хочет, он вполне мог выйти через окно. Здесь Умэй его свободу не ограничивала.

Она едва не схватилась за подсвечник, чтобы опустить его на голову Кайсиня, когда тот своими бесстыжими руками потянулся к ее поясу. Но даже угроза остаться с вмятиной в голове не остановила нахала.

Ситуация ужасала Умэй. Она едва может пошевелиться, в ее комнате мужчина, да еще и вертит ее, как ему вздумается. А она даже сопротивление оказать не может. Ей только и остается, что дрожать от бессильной ярости.

Кайсинь стянул с нее верхние одежды, но не решился коснуться нижних пао 30 . Он осторожно отдирал прилипшую к ране ткань. Стиснув зубы, Умэй терпела, но в конечном итоге не выдержала. Сбросив с себя его руки, она рывком ослабила пояс и одним движением обнажила плечо. Болезненный выдох прорвался сквозь сжатые челюсти, но одновременно пришло и облегчение. Только теперь, увидев белоснежную кожу плеча, Кайсинь смутился. Он неловко кашлянул, отвернулся и протянул Умэй флакончик.

– Нет уж, теперь помогай, раз начал. – мстительно прошипела она.

Запах крови и трупная вонь смешались с ладаном, и от такого специфического аромата Умэй чуть не вывернуло.

– Почему ты ничего не сказала своим друзьям? – спросил Кайсинь. – Они бы позаботились о тебе.

Умэй не сразу поняла, о ком он. Друзья ли они? Сяо Сяо – ее служанка, а Чжан Юн… Все же Умэй – молодая госпожа Дворца Уфэн, и адепт Чжан был скорее ее подопечным и подчиненным. Это не они должны заботиться о ней, а она о них. Что же до Умэй… Она не нуждается в заботе. Она прекрасно может справиться сама!

– Когда мы виделись в последний раз? Года три назад? – Умэй решила сменить тему.

– Два. – поправил Кайсинь. – Тебе было пятнадцать. Я – всего на год младше, а ты смотрела на меня, как на несмышленого младенца. Раньше ты всегда со мной играла, но в тот год ты отказывалась даже подбрасывать сестрице Хуа цветы от «тайного поклонника».

– Я выросла.

Ли Кайсинь улыбнулся ей снисходительно.

– То, что ты выглядишь, как взрослая девушка и отказываешься баловаться еще не значит, что ты выросла.

Умэй легонько шлепнула его по плечу.

– От кого я это слышу! – фыркнула она.

– Ай-я, не дерись! Взросление – страшная вещь, и я делаю все, чтобы сопротивляться ей. Быть взрослым мерзко. Когда повзрослеешь, уже никогда не будешь собой.

Умэй казалось, что он мелет какую-то чушь, но спорить не стала.

Ей пришлось вытащить руку из рукава и, сквозь боль и стыд, придерживая пао левой рукой у груди, вытянуть правую руку и позволить ее перевязать.

Жаровня к тому времени потухла, и ночная прохлада прокралась в спальню. Кайсинь, закончив с перевязкой, тут же отвернулся. Пока Умэй одевалась, он топтался у столика, где стояла жаровня с медленно дотлевающими угольками.

– Ты собираешься ее разжигать или нет? – спросила Умэй.

Кайсинь тихо рассмеялся. Он сделал небрежный пасс рукой, и ярко-красный всполох отделился от его ладони. В воздухе он обрел очертания крошечного алого птенца, будто только-только покрывшегося оперением. Умэй заинтересовалась. То, что Кайсинь использовал магию, говорило о том, что он уже сформировал достаточно прочное духовное ядро. Сама она, сколько ни старалась, сколько ни доводила себя до обмороков, так и не добилась подобного. Семья Ли издавна культивировала стихию огня, но уже несколько поколений члены клана отказывались от его разрушительной силы. Поэтому Умэй удивилась, когда Кайсинь приподнял крышечку жаровни, и птенец послушно чихнул туда всполохом огня.

– Кто тебя этому научил?

Птенец принялся подпрыгивать на своих коротких тонких лапках. Кайсинь играл с ним пальцем, то щелкая по клювику, то оглаживая полыхающий загривок.

– Сам научился. Он как живой, правда? Я зову его Хун-эр 31 .

Глупое имя, подумала Умэй. Неужели не мог придумать ничего лучше?

Она забралась на кровать и накрылась одеялом по самое горло. Выгонять Ли Кайсиня – дело тухлое. Этот мальчишка всегда делал то, что хотел, никого не слушая. В детстве он также пробирался к ней в комнату, и рукава его ханьфу были набиты сладостями 32 . Умэй ненавидела сладкое, и он приносил ей маньтоу. Они лопали угощения прямо на кровати, и, проворочавшись одну ночь на крошках, в следующий такой визит Умэй заставила его вытряхивать ее простыни. Они ловили золотых карпов в пруду у Дворца, а потом выпускали обратно, чтобы снова поймать. Кайсинь однажды рухнул прямо в воду, вымокнув с ног до головы. Тогда он развесил одежды на ветках слив в роще и бегал по нагретой солнцем земле в одних смешных широких штанишках, на которых сам вышил мордочку лисы (причем узнать в его работе лису можно было только после того, как Кайсинь сам об этом поведает). Они вместе исследовали рощу. Нашли там лисью нору и таскали туда еду. Умэй приносила припрятанные с обеда кусочки мелко нарезанной говядины. Кайсинь клал у норы османтусовые конфеты, наивно полагая, что то, что так любит он сам, обязательно должно понравиться другим.