Можно попытаться устроить побег для всей четвёрки. Вытащить их из замка, передать Севиру, а там видно будет. Но в таком случае нужно наладить с дочерью контакт, войти в доверие, а для всего этого потребуется время. В том-то и беда, что времени, кажется, совсем не осталось. Ровена настроена решительно, видно, что тянуть не намерена. Молодость и терпение понятия несовместимые.

Зря он отказал ей во встрече с Севиром. Может быть, ему бы удалось охладить её пыл? Хотя чего гадать! Вечером всё и прояснится.

Затхлый проулок тонкой лентой протискивался между голыми фасадами домов. О фонарях здесь не слыхивали, наверное, с самого основания Регнума. Максиану приходилось довольствоваться тусклым светом из окон, хотя и таковых было одно через пять: жильцы уже давно спали, экономя на освещении.

Впрочем, он в нём и не нуждался и мог бы пройти до конца улицы даже с закрытыми глазами. Единственное, с чем невозможно было свыкнуться, — вонь канализации, проходящей здесь всего в метре от поверхности. В дождь переулок и вовсе превращался в зловонное болото. Приходилось лавировать по скользким доскам, рискуя свалиться в грязь.

Максиан остановился у одного из домов, плотно жавшихся друг к другу, и толкнул дверь. Тесную прихожую освещала масляная лампа, бросая бесформенные тени на облупившиеся стены. Старые ступени возмущённо заскрипели под ногами, приглушённые голоса сверху становились с каждым шагом всё отчётливее. Из-за приоткрытой двери лился тусклый свет. Последняя ступень громко скрипнула, дверной проём заслонила коренастая фигура.

— Всё нормально, свои, — послышался хриплый голос Севира.

В комнате за столом сидели двое. Не здороваясь, Максиан с порога бросился к Седому, устроившемуся у противоположного края стола.

— И тебе не хворать! — проворчал в спину командир Пера.

Максиан схватил старого хрыча за грудки и грубо вздёрнул на ноги:

— У тебя минута на объяснение, иначе сверну твою поганую шею!

Старик молча смерил его спокойным взглядом, будто ничего и не произошло. Севир негромко прочистил горло:

— О чём он, Седой?

— Да, о чём это я? — прорычал Максиан.

— Я внёс Пятьдесят Девятую в список.

— Нет, не так! — рявкнул Максиан. — Ты продал её Юстиниану. Мерзавец! Забыл, что ты мне обещал, стоя на этом самом месте? «Золото — твоя гарантия, а я уж постараюсь…» — твои слова?!

— Остынь, друг, — ладонь Севира опустилась ему на плечо. — На то наверняка были особые причины. Правда, Седой?

Максиан смахнул его руку и снова тряхнул старика:

— Она должна была достаться мне! Какие вообще могли быть причины лишить её достойной жизни?!

— Да что ты знаешь о достойной жизни! — Седой презрительно скривился. — Ты сам отказался от своей дочери. И после этого ещё смеешь говорить о достоинстве, господин принцепс?

Максиан сжал кулаки, ворот стариковской сорочки угрожающе затрещал.

— Да кто ты такой, чтобы судить меня?! Я мог бы дать ей многое, может, даже свободу…

— Свободу?! А ты спросил её, нужна ли ей свобода? Она сейчас со своей семьёй. А ты кто? Трус, бросивший её мать на растерзание ищейке. Думаешь, она простит тебя? — старик язвительно ухмыльнулся. — Ты, Максиан, ещё глупее, чем я предполагал.

— Не много ли ты на себя берёшь, старый козёл?

— Достаточно, чтобы ни на минуту не пожалеть о своём решении.

Максиан оттолкнул мерзавца и, схватившись за голову, застонал от бессилия. И чего он только пытается добиться от него? Даже если Седой упадёт ему в ноги, вымаливая прощение, всё равно уже ничего не исправить.

— Постарайся понять, Максиан, — кряхтя, старик уселся обратно на стул. — У неё есть верные друзья, готовые защитить её ценой собственной жизни. И у неё есть любовь. Настоящая, не эта ваша «благородная» мишура. Мало кто может похвастаться таким. Она выросла со своими друзьями, братьями, а ты ей, повторюсь, в лучшем случае чужой. Или ты готов был выкупить всех четверых? Ну вот… Признайся же, будь честен хотя бы с самим собой: тебе ж плевать на неё.

— Седой, кстати, прав, — вмешался Севир. — На его месте я бы поступил точно так же. Прости, друг, но слишком уж ты зациклился на собственной персоне.

Максиан лишь удручённо отмахнулся. Бесполезно им что-либо доказывать, всё равно не поймут, если уж уверены, что Пятьдесят Девятой лучше жить в убогих казематах, нежели в собственном доме, не имея над собой хозяина. И всё только из-за так называемых друзей.

— Да что вам объяснять? Со мной она бы обрела хоть какое-то подобие свободы, не жила бы под кнутом, прислуживая кому ни попадя.

— Что в лоб, что по лбу, — Севир тяжко вздохнул. — Ты безнадёжен, Максиан. Что ты вообще знаешь о жизни в Легионе? Об осквернённых? Когда тебе с детства вдалбливают в голову, что ты бесправная тварь и тебе не место среди людей… Думаешь, всё дело в кнуте или хозяине? Нет, дружище, свобода вот где должна быть, — он постучал пальцем по виску, — и её насильно туда не впихнёшь. Может, твоя дочь и хочет свободы, не знаю, но точно не той, что ты ей уготовил.